«А раньше у нас была баскетбольная команда». Что на самом деле происходит с женским образованием в Афганистане при талибах

23 марта 2022 года в афганских школах начался весенний семестр. В этот день десятки тысяч девочек вернулись домой в слезах — тем, кто старше шестого класса, было приказано покинуть занятия после первого урока «до последующих распоряжений».

— Я не знаю, что сказать. Я так радовалась, что школы снова открыты, — говорила безымянная старшеклассница репортеру местного телеканала Tolo News. — Но против них (талибов — МЗ) ничего не поделаешь!

Фото этой плачущей девочки в черно-белой школьной форме, прикрывшей глаза рукой во время интервью, стало символом ограничений, наложенных на афганок после возвращения «Талибана» к власти.

Несмотря на то, что зарубежная пресса обычно рисует современный Афганистан темными красками, жизнь в нем не так уж отличается от той, что была при прозападном правительстве — по крайней мере, на первый взгляд.

Женщин по-прежнему можно встретить на работе — от кассы магазина до приемной министерства. Их можно увидеть и с подругами в кафе за чашкой чая или кальяном, и на улицах Кабула, причем многие ходят без сопровождения мужчин.

Большая часть талибских предписаний и запретов скорее звучит как «нежелательно», а не «запрещено», а на их исполнение смотрят сквозь пальцы. Однако в некоторых вопросах талибы оказались на удивление непреклонны, и один из таких вопросов — женское образование.

После 16 августа 2021 года ученицы старших классов оказались заперты дома. В качестве причин руководство «Талибана» называло, например, несоответствие учебного процесса правилам ислама, нехватку учительниц, недостаток школьного транспорта и необходимость внести изменения в программу. Министерство образования обещало решить все вопросы к весне, однако этого не случилось. Ни последующие протесты в Кабуле, ни массовое осуждение «Талибана» в соцсетях, ни несогласие ООН и западных властей с решением тоже ни к чему не привели.

«Мы просто получили приказ свыше»

Кабинет пресс-секретаря министерства образования Азиза Ахмада Райяна выглядит располагающе: ковер ручной работы, книжные полки, на стене — фото короля Амануллы, правившего Афганистаном в 1919-1929 годах. Король был крупным реформатором и впервые в истории страны снял с женщин паранджу и дал им право учиться. Правда, эти преобразования возмутили консервативное духовенство и спровоцировали бунт, который вынудил короля бежать из страны.

Райян беседует охотно. Он сравнивает приход талибов к власти с Великой октябрьской революцией: российское общество приняло ее не сразу, но время показало, что Ленин был прав. Нужно просто дать «Талибану» время, сейчас новое правительство пытается решить проблемы, в том числе в сфере образования. Да, безусловно, образование заслуживает особого внимания, ведь ислам поощряет поиск новых знаний. Учиться должны все.

Я помню, как в прошлом ноябре предшественник Райяна в том же кабинете говорил об отношении ислама к учебе и правах женщин. Тогда он даже отмечал, что в начальных школах и у мальчиков, и у девочек должны быть учительницы, а не учителя, потому что они отнесутся к своим подопечным с материнской заботой и терпением.

С ноября 2021 года и по сей день ничего не изменилось, хотя лидеры талибов продолжают обещать. Пару недель назад Сираджуддин Хаккани, исполняющий обязанности министра внутренних дел, сказал в интервью журналистке CNN Кристиан Анарпур, что хорошие новости о женском образовании вот-вот последуют, добавив, правда, «иншалла». В начале мая ходили слухи, что в ближайшем будущем для решения участи старшеклассниц должен быть созван совет богословов.

— Представим на минуту, что вы — наш советник, — говорит Райян, закончив рассуждать о философии Ленина. — Что, на ваш взгляд, нужно изменить в политике «Талибана»?

— Отправить девочек в школу, — не задумываясь говорю я.

Пресс-секретарь понимающе кивает.

— Это будет сделано в свое время. Безусловно. Что-нибудь еще?

— Почему же это не было сделано до сих пор?

— Мы просто получили приказ свыше. Руководство не объясняет своих мотивов.

В самом деле, истинные причины происходящего мало кому известны. Возможно, в основе запрета лежит вечный спор в руководстве талибов — противостоянии южан-консерваторов из Кандагара и относительно либеральных лидеров из офиса в Дохе. Также возможно, что женское образование стало козырной картой в переговорах в Западом. Еще одна версия: запрет это часть плана, который заставит афганок забыть о 20 годах демократии.

Школа с видом на Будду

Самое очевидное объяснение состоит в том, что «бородатые дикари», которые снова пришли к власти в Афганистане, не изменились с 1990-х и продолжают вести себя ровно так же, как их описывает Халед Хоссейни — и именно оно кажется самым неубедительным.

Большая часть талибских запретов пока остаются только на бумаге, как, например, закон о якобы обязательном ношении бурки, который наделал много шума. Да и заявления вроде «сейчас женщинами запрещено учиться» требуют серьезных уточнений.

В стране продолжают работать начальные школы — девочки с первого по шестой класс по-прежнему посещают занятия — и университеты, хотя преподавательниц в них стало гораздо меньше, а студенткам запрещено находиться на территории кампуса после трех часов дня. По-прежнему открыты языковые и компьютерные курсы и курсы по подготовке к конку́ру — местному аналогу ЕГЭ. Многие частные старшие школы тоже принимают учениц, хотя и не афишируют этого.

Кое-где приход талибов вообще ничего не изменил. По-видимому, все зависит от того, насколько прогрессивно настроен местный губернатор — иначе как объяснить то, что в некоторых провинциях школьницы всех возрастов продолжают ходить на занятия.

Одна из таких провинций — Бамиан, где в 2001 году талибы разрушили «языческие», по их мнению, статуи Будды, высеченные в скалах еще в V веке новой эры. Старшая школа для девочек расположена на холме, и обе пустые ниши хорошо видны со двора.

Изнутри здание выглядит по-спартански: стены выкрашены в бледно-голубой цвет, в кабинетах нет ничего, кроме парт и доски. В каждом классе по крайней мере 30 учениц в белых платках внимательно слушают преподавательницу. Если присмотреться, то под партами можно заметить ноги в джинсах и кедах и обесцвеченные пряди волос, выбившиеся из-под платков — подростки.

— Мы решили пока исключить из школьной программы физкультуру и английский, — рассказывает директриса, вызвавшаяся провести экскурсию по школе. — Эти предметы могут не понравиться талибам, так что лучше от греха подальше. А ведь раньше у нас была своя баскетбольная команда…

Талибы пока не приходили в школу, но зачастую страх перед ними оказывается сильнее логики.

В кабинете директора разгорается жаркий спор — многие из учительниц застали прежний режим в 90-х и сейчас пытаются понять — правда ли талибы изменились за 30 лет или это просто кажется. Одна из сотрудниц горячо доказывает, употребляя порой крепкие словечки, что талибы просто притворяются — этакие волки в овечьей шкуре.

— Талиб и есть талиб, в этом слове вся их суть, — резюмирует она, прикрыв лицо платком, чтобы сохранить инкогнито. На всякий случай.

Я спрашиваю сидящих тут же учениц выпускного класса, приходилось ли им сталкиваться с негативом со стороны новых властей. Девочки переглядываются. «Нет, пока не приходилось, но…». В этом «но» звучит то же недоверие, что в словах их наставницы.

Одна из учениц добавляет, что несколько дней назад они с сестрой не пошли в школу. Им было страшно, потому что не поделившие что-то талибы устроили стрельбу на их улице и, кажется, кто-то из них пострадал. Подобные эпизоды в Афганистане по-прежнему не редкость.

Подпольный Достоевский

Если присмотреться, около полудня можно заметить на улицах Кабула такую картину: открывается калитка частного дома, оттуда выглядывает девушка и, убедившись, что ничего подозрительного не происходит, выходит, прижимая к груди несколько книг. За ней, так же поодиночке или уже по двое-трое, появляются другие.

Это значит, что в доме расположена так называемая «подпольная школа», где кто-то из школьных учителей или университетских преподавателей продолжает обучать старшеклассниц на свой страх и риск. Мне удалось посетить один из таких нелегальных образовательных курсов для девочек на одной из западных окраин Кабула, где живут шииты-хазарейцы.

Курс проходит в здании образовательного центра — школьники обычно приходят сюда подтянуть математику и английский. Глядя, как они толпятся в холле, поневоле задумываешься о возможных рисках: с точки зрения талибской морали, учить девочек, да еще таких взрослых, под одной крышей с мальчиками — безнравственно, а если учитель еще и мужчина, то ситуация вообще хуже некуда.

— А что делать? Должны же мы как-то зарабатывать на жизнь, — пожимает плечами секретарь. — Кто платит, тех и учим.

Впрочем, в данном случае сами ученицы не приносят центру прибыли. За аренду класса для занятий платит из своего кармана учитель, господин Адиб — так он попросил себя называть. Он, в свою очередь, не получает зарплату и работает на энтузиазме и периодических пожертвованиях своих друзей.

Господин Адиб одет по европейской моде и чисто выбрит. На вид ему двадцать пять, и он большой поклонник русской классики и средневековой персидской литературы, которую сейчас заочно изучает в университете Тегерана.

Он пишет на доске стихотворные цитаты и объясняет разницу между устойчивым выражением и метафорой. Его слушательницам от 16 до 20 лет, и все они пережили взрывы в школе Саид-уль-Шухада в мае 2021 года. 85 убитых, более 150 раненых — большинство из них были ученицами, приходившими на занятия во вторую смену. Ответственность за теракт до сих пор никто на себя не взял. Адиб преподает курсы литературного творчества, и, по его задумке, они могут помочь выжившим справиться с ПТСР.

Впервые он воплотил свою идею в жизнь спустя две недели после прихода «Талибана» в Кабул и закрытия местных школ. Теперь он проводит уроки как минимум раз в неделю — выбирает книги для чтения и обсуждения, дает темы для сочинений и объясняет азы литературоведения. Поначалу ему было нелегко — многие девочки плакали и убегали с уроков, если речь заходила о дне теракта, но сейчас говорить с ними о прошлом становится легче. Господин Адиб надеется, что однажды его ученицы сумеют написать о своей жизни и дне теракта — когда это случится, он будет считать, что справился со своей задачей. 

Во время урока племянник господина Адиба сидит на стуле у входа и наблюдает за улицей — метрах в ста от образовательного центра расположен талибский чек-пойнт.

— За себя я не боюсь. Что они могут мне сделать, если придут? В худшем случае — побить или отвести в тюрьму, — рассуждает учитель. — Но я беспокоюсь за девочек. У них может случиться нервный срыв — многие до сих пор не могут видеть вооруженных людей и не выносят громких звуков.

Адиб выводит маркером на доске название своего любимого романа Достоевского — «Записки из мертвого дома».

— А у нас тут «дом живых», верно? — обращается он к ученицам.

Они кивают и смеются. Для тех, кто сидит в этом кабинете, подпольные уроки, пусть даже связанные с риском, — это возможность хотя бы на время вернуться к привычной жизни, где нет запретов, но есть учитель, подруги, парты и домашние задания.