«У меня нет цели собирать кунсткамеру сепаратистов». Журналист из Уральска в одиночку начал борьбу с российской пропагандой

После публикаций Ахмедьярова полиция дважды заводила уголовные дела. В первом случае — на бывшего сотрудника департамента уголовно-исполнительной системы Атырауской области Павла Бондаренко, во втором — на жителя Уральска Максима Яковченко. Помимо этого Ахмедьяров составил список журналистов Западно-Казахстанской области с «прокремлевской», по его мнению, позицией.

— С 24 февраля ты почти каждый день в своих соцсетях что-то пишешь о войне в Украине. Кроме того, публикуешь данные казахстанцев, которые призывают к сепаратизму или поддерживают Путина. Ты их специально ищешь?

— Изначально мои посты были только про войну в Украине. Но в какой-то момент я начал обращать внимание на тех людей, которые в комментариях поддерживают войну, агрессию путинской России. Среди них я особо отметил тех, кто не просто поддерживает, но и в силу своей аудитории достаточно активно агитирует.

Прежде всего, это уральские журналисты. Моя первая публикация была про уральских журналистов, потому что меня тогда, честно говоря, это возмутило. Журналисты, представители профессии, которая считается интеллектуальной, должны быть гуманистами прежде всего. И тут они открытым текстом поддерживают убийство людей! Это был первый пост, и у меня тогда еще не было идеи собирать отдельную коллекцию этих людей или как-то их выявлять.

Но именно после этого поста мне люди начали в комментариях и в личку писать, что вот такой-то человек пишет подобное и так далее. И я могу сразу сказать, что среди тех людей, про которых я писал, по большому счету, под Уголовный кодекс подпадают только три кейса. В них сепаратистские высказывания или разжигание межнациональной вражды были ярко выражены. Это Павел Бондаренко из Атырау, бывший сотрудник уголовно-исполнительной системы. Потом Rinoka044, так у нее ник назывался. Она говорила: «Путин, забери Уральск». Но она сразу практически удалилась из соцсетей после моей публикации. И вот последний — это Максим Яковченко.

В остальных кейсах, которые мне присылают, речь идет о выражении мнения. Да, оно может мне не нравиться, может быть эмоционально окрашено. В этих постах или комментариях используют язык ненависти, но там нет ничего такого, что подпадает под Уголовный или Административный кодексы. Я никак не могу за это привлекать к ним внимание уполномоченных органов.

У людей сложилось впечатление, что я как будто бы целенаправленно ищу такие публикации. Нет, мне каждый день их присылают. В день бывает по три-четыре сообщения со скринами и ссылками на аккаунты. Но нельзя из этого устраивать охоту на ведьм.

— А как ты разделяешь, где мнения, а где действия, подпадающие под статью? Опираешься на свой опыт?

— Да, опираюсь на свое мнение, свой опыт и свои совокупные знания о том, как работает Уголовный кодекс. Я внимательно прочитал содержание 180 и 174 статей Уголовного кодекса. Там достаточно четко перечислены квалифицирующие признаки. В 180-й статье идет речь о том, что должна быть ярко выраженная агитация, пропаганда и призывы к нарушению территориальной целостности страны. И когда читаешь публикации типа «Путин, забери Уральск», понятно, что это призыв. Или это может быть публикация с призывом инициировать референдум по поводу отделения Уральска от Казахстана. А когда люди пишут, что Уральск когда-то был в составе России, и это была русская земля, я, к сожалению, никак не могу в этом усмотреть признаков уголовно наказуемого деяния, исходя из своего субъективного мнения. Поэтому такие публикации я оставляю без внимания.

— Ты пытаешься с этими авторами связаться?

— Это железное правило. Сначала я пытаюсь с ними связаться для того, чтобы поговорить и понять, что же произошло. Но одно дело, когда человек это пишет в здравом уме и даже после написания он остается убежден в своей правоте. А есть такие, кто после разговора со мной действительно начинают задумываться или говорят: «Извините, я лишканул, погорячился и так далее».

У меня было два таких кейса, когда люди в личном разговоре со мной выразили сожаление о том, что они написали, хотя я ни с кем не разговариваю языком угроз. Все происходит достаточно вежливо. Я ко всем обращаюсь на «вы», представляюсь и говорю, что нашел их комментарий и перед тем как решить, публиковать или нет, я хотел бы услышать их позицию.

— И что было в тех случаях, когда они извинились, и ты не стал публиковать?

— В одном случае это была очень молодая женщина из той категории людей, которые живут в мире розовых пони. У нее все вокруг хорошо, все классно. Она там пытается постить мотивационные ролики, эфиры. Было видно, что она действительно искренне сожалеет о том, что написала. Справедливости ради нужно отметить, что до того, как я ей позвонил, она уже удалила эту публикацию, ну и я не стал гоняться за ней. У меня нет цели собирать отдельную кунсткамеру сепаратистов. Мне кажется, что даже вот этих двух случаев с Павлом Бондаренко и с Максимом Яковченко вполне достаточно, чтобы многие пришли в чувство.

— О чем был пост этой женщины? Сепаратистского характера или поддержка Путина, войны?

— Она пыталась организовать петицию в пользу отделения Уральска от Казахстана и присоединения его к России. То есть явно призыв был.

— А вообще зачем тебе это? Ты считаешь, что таких публикаций не должно быть?

— Смотри, вот есть какой-нибудь Вася Пупкин, который живет и работает в Уральске. В силу того, что он смотрит телевизор и у него сформировался определенный круг общения, у него возникает иллюзия, что тех, кто поддерживает присоединение к России, их, вроде бы, много, и они что-то действительно могут сделать. И вот когда этот Вася Пупкин в соцсетях что-то начинает писать, то потом видит, что это вызвало очень бурное обсуждение и что на самом деле их не большинство. А тех, кто все-таки выступает за целостность государства, гораздо больше, и у Васи Пупкина происходит некое отрезвление.

Пусть не сразу, пусть сначала под влиянием страха или опасения, но потом, вполне возможно, он начнет что-то больше узнавать. Я не за то, чтобы ввести некую цензуру в интернете. Я за то, чтобы люди научились конструктивно между собой вести дискуссию в правовом поле.

Судя по комментариям, я вижу, что эта полемика в обществе, к сожалению, вызывает и обратный процесс. Появляются и те казахстанцы, которые начинают писать чуть ли не угрозы в отношении людей со славянской внешностью или в отношении того, кто говорит только на русском языке, тех, кого мы называем сепаратистами. Естественно, это тоже недопустимо.

— Но ты же не считаешь, что вот эти их комментарии действительно могут иметь вес. Как правило, это люди с маленькой аудиторией. У них там 100-200 подписчиков, наверное.

— Да, у них аудитория маленькая. С Пашей Бондаренко и Максимом Яковченко почему такая ситуация произошла? Потому что среди их небольшой аудитории находятся люди, которые этот пост видят, и им кажется, что это круто, и они начинают это репостить. Пост Яковченко репостнули в паблик с достаточно большой аудиторией. Вот об этом идет речь.

Сам Яковенко лично мне совсем не знаком, однако, когда началось обсуждение, выяснилось, что, оказывается, он весьма популярный человек в Уральске. И мне много писали в комментариях: «Лукпан, что ты до него докопался. Он же известный человек». Оказывается, он известен среди местных музыкантов и среди местных родителей с детьми с ДЦП. Он в прошлом году допустил себе какой-то ответ ненавистнического характера одной из мам таких детей, и это бурно обсуждалось, и он тогда тоже публично подвергся обструкции. Я об этом не знал.

— Вернемся к списку журналистов. Ты решил извиниться. Почему?

— Я извинился за то, что обнародовал их персональные данные, место работы, ссылки на их личные страницы. Справедливости ради стоит отметить, что все страницы были открыты. Ни одна из них не была закрыта.

Когда я извинялся перед ними, я сказал: «Ребята, вы медийные, публичные люди. Вот сейчас я перед вами приношу извинения за то, что я опубликовал ваши персональные данные. Воспользуйтесь этой возможностью в комментариях под этим видео. Напишите, пожалуйста, о своей позиции. Если вы считаете, что я вас неправильно понял, тогда напишите, что вы на самом деле не являетесь сторонниками Путина».

Потому что там принципиальный вопрос стоял в том, что они в чате журналистов Западно-Казахстанской области 24-25 февраля писали: «Все, наконец, наши наведут порядок в Украине». Другой журналист, ныне покойный, писал, что сейчас они «там наведут порядок и до нас доберутся». Явно шизофренические посты. Поэтому для меня принципиально важно было привести их в чувство.

— Они тебе ответили?

— Нет, никто не ответил. Единственное, у меня была переписка с Аллой Злобиной, главным редактором газеты «Надежда», одним из апологетов русского мира, скажем так. Она мне в личку написала, что подаст на меня в суд. Вот прошло уже два месяца, и пока что никакого судебного иска не последовало.

— Тебя же по делу Яковченко вызывали в полицию. Что там было? Допрос?

— С начала войны в Украине меня вызывали в полицию дважды. Первый раз, когда война только-только началась. Это была абсурдная жалоба. Женщина пожаловалась в полицию на то, что я опубликовал пост с поддержкой Украины, а под этим постом другой пользователь оскорбил ее. И она говорит, что не знает, кто этот пользователь, поэтому требует привлечь к ответственности меня, автора поста.

Меня пригласили в полицию, сказали, что понимают, что заявление абсурдное. Попросили дать объяснение, знаю я этого пользователя или нет. Это был первый случай.

А в случае с Яковченко меня вызвали как свидетеля. Полицейских интересовало, как я обнаружил этот пост, знаком ли я с этим человеком лично, пытался ли я с ним поговорить, что он ответил, и знаю ли я, где он живет. Вот, собственно, все вопросы, которые мне задавали.

— Если так случится, что после твоего очередного разоблачения на его фигуранта кто-то нападет, ты будешь чувствовать ответственность за это?

— Да, конечно. Поэтому после того, как полицейские установили личность Максима Яковченко, я призвал аудиторию ни в коем случае не искать его и ничего не делать, потому что все должно быть в рамках закона. Есть полиция, она и должна этим заниматься.

Я же говорю, присылают много разных сообщений. Я фильтрую эти сообщения и в числе прочих критериев есть такой: «А стоит ли сейчас? Могу ли я гарантировать безопасность человека, и будет ли им заниматься только полиция?». Бывает, что люди пишут это реально пьяными. Большинство постов или комментариев написаны глубокой ночью.

Мне в личку поступило где-то пять угроз. И все — ночью. Последний раз это было во втором часу ночи. Как правило, эти угрозы начинаются с одного и того же: ты там такой-то такой-то, я тебя найду, убью, повешу и так далее. Я прекрасно понимаю, что человек, скорее всего, пьян. Я сразу же не отвечаю. На другой день утром просто пишу: «Ну что, протрезвели? С вами разговаривать можно?». После этих угроз ничего не следует.

— Ты остановил машину с буквой Z и заставил водителя ее отклеить. Расскажи, как все это происходило?

— Я забрал младшую дочь из школы и мы ехали домой. И там, где я заворачиваю в сторону Деркула, увидел эту машину. А там еще внимание было акцентировано к месту, где буква Z была наклеена. Дело в том, что машина была очень грязная, но именно заднюю часть машины протерли, помыли, и наклеили Z из черной изоленты.

Я притормозил, сфотографировал и поехал дальше, потому что в машине сидел ребенок. Неизвестно еще, как человек отреагирует. И уж точно я не хотел бы, чтобы это происходило на глазах у моего ребенка. Я поехал домой, оставил ребенка дома и практически сразу же вернулся обратно.

Когда подъезжал к этому месту, машина тронулась и поехала мне навстречу. Я развернулся, догнал машину и попросил женщину за рулем остановиться. Когда подошел и спросил, в курсе ли она, что у нее наклеено на машине, она сказала «нет», вышла и посмотрела. Ее реакция есть на видео, где она искренне удивляется: «Блин, это, наверное, мой муж дурачок [наклеил]». И она там при мне же отодрала эту наклейку и сказала: «Извините, пожалуйста, это уж точно не я».

— Тебе пришлось ей объяснить, что это за буква?

— Когда я начал объяснять, оказалось, что она в курсе, но она близко это не поддерживает.

— Ты публично возмутился тому, что казахстанское издание по требованию Роскомнадзора удалило новость о войне. Как ты думаешь, что это вообще было?

— Для меня до сих пор это большой вопрос. Я пытался встать в тапки главного редактора или владельца. В каком случае я, главный редактор или собственник казахстанского СМИ, буду исполнять предписание иностранного государственного органа? Я не нашел, честно говоря, для себя никаких оснований, потому что я предписания казахстанских госорганов пару раз игнорировал, когда понимал, что речь идет об откровенной цензуре. А здесь цензуру проводят иностранные государственные органы. Либо это собственник решил, который не совсем точно понимает, как должна работать редакционная политика, либо у главного редактора просто какая-то каша в голове.

— Ты недавно задавался вопросом, какие люди более всего подвержены российской пропаганде. И как, ты нашел ответ на этот вопрос?

— Честно говоря, нет. Я прошел через несколько стадий. Я проходил стадию озадаченности, я вообще ничего не понимал. Я проходил стадию ярко выраженной ненависти, ярости и злости. Я проходил стадию такой апатии, когда у меня было эмоциональное выгорание. Было время, когда я думал, что этим страдает русскоязычное население, этнические русские. Понятное дело, что среди сторонников Путина больше половины этнических русских. Но все подводить под этническую принадлежность неправильно.

Среди сторонников Путина есть этнические казахи, узбеки. Среди моих подписчиков есть пророссийски настроенные люди с армянской фамилией, есть люди с грузинской фамилией. И даже с еврейской фамилией встречаются люди, которые очень активно топят за Путина. Я думал, может быть, это как-то связано с уровнем образования. Нет. Я видел, что среди сторонников Путина оказывался человек достаточно просвещенный, мой знакомый, и он оправдывает войну.

А с другой стороны мой сосед, который работал обычным железнодорожником, при встрече со мной говорит: «Как можно это оправдывать? Это же неправильно. Все равно, что я в чужую квартиру зашел и сказал бы, что половина квартиры теперь моя». Это никак не зависит от уровня финансового положения. Это никак не зависит от профессиональной принадлежности.

Вот журналисты, которые точно знают, как работает пропаганда, и среди них есть, условно, такие как Алла Злобина. Один из ее доводов был: «А что же вы молчали восемь лет?». Я понимаю, что эта фраза из телевизора. Вот поэтому это для меня до сих пор открытый вопрос.

Вчера, [8 мая], мне в личку написала местная учительница, которая ранее обвиняла меня в том, что [я] расист и нацист. Она привела мне такой довод. Я зачитаю, чтобы не быть голословным: «Сейчас так пишут, что русские фашисты, их надо якобы убивать. Видите ли, я воспринимаю это так. Путин равно русский, равно я русская. Убивать Путина равно убивать меня».

И мне кажется, что у достаточно большого количества людей телевизор выстроил именно эту абсолютно не логическую цепь их отождествления с Путиным. Не просто с Россией и с русским народом, а именно вот такое отождествление власти с человеком через его этническую принадлежность. При чем этот индивидуум живет не в России, но, тем не менее, у него такая логическая цепочка выстраивается. Я понимаю, что это поработал телевизор. Пропаганда сделала свое дело и люди мыслят такими категориями.

— Ты выступаешь за запрет российских телеканалов в Казахстане?

— Да. У меня дома больше десяти лет не работают российские телеканалы. И вот после 24 февраля очень активно начали обсуждать, что же происходит с российским народом и со всеми остальными поклонниками Путина. Часто звучало: «Это пропаганда». Я решил посмотреть, что же с этой пропагандой.

У меня российское телевидение смотрит теща. Я к ней пошел целенаправленно смотреть телевизор. И я понял, о чем речь. Да, я сторонник того, чтобы полностью прекратить вещание российских телеканалов, а не только той части, где идут эти передачи с Соловьевым, Скабеевой, Симоньян. Потому что российское телевидение в целом подает людям вот это величие, исключительность русской нации, русского народа, богоизбранности. Это может быть в сериале, это может быть в шоу, в спортивных передачах.

Допустим, российская хоккейная команда играет с чешской, и комментатор такой бред несет. Я уже даже не могу воспроизвести дословно, но что-то вроде того, что вот эти вот из «гейропы» своими ручонками у нас хотят отобрать нашу победу. Предположим, что у российского телевидения есть аудитория, которая принципиально не смотрит выпуски новостей. Но они же смотрят все остальное, и там это же несется. Не вижу смысла запрещать пропагандистские передачи и разрешать все остальное.

Но надо быть реалистами. Я понимаю, что современный политический режим в Казахстане, администрация Токаева, никогда не пойдет на это. Потому что это гораздо более болезненная точка для Кремля, чем запрет парада на 9 мая. Хотя я вообще не понимаю шумихи по поводу запрета парада. В Казахстане парады не проводились уже много лет.

— Может быть, мне показалось, но ты стал чаще писать и говорить на казахском?

— Да, есть такое. Я владею разговорным казахским, но литературным, к сожалению, нет. Словарный запас не очень богат. Есть определенный контент, который мне важно донести до казахоязычной аудитории. И вместе с тем есть еще внутренний запрос. Я только сейчас начал понимать, что когда мы говорим о независимости страны, когда мы увидели, что агрессивная политика Кремля может развернуться и в сторону Казахстана, язык и культура — это такие ответы колониализму, который есть еще в голове.

— А дома вы как разговариваете?

— Дома мы давно уже говорим на казахском языке. Основной проводник этой идеи — супруга. Супруга дома очень часто напоминает детям, что нужно разговаривать на родном языке. Она никогда не говорит «қазақша сөйлеңіз», она говорит «ана тілімен сөйлеңіз». Для нее это очень важно.

И потом есть еще такая штука: на нашем канале «Просто журналистика» мы делаем интервью с жителями Украины, и уже три наших спикера, с которыми мы договаривались, писали нам, что готовы говорить либо на украинском, либо на английском языке, но не на русском. Они не хотят говорить на языке оккупанта. В условиях войны, когда каждый день умирают люди, мне это вполне понятно и я уважаю это.

Я за то, чтобы мы все-таки в Казахстане все больше начинали понимать, что есть Казахстан и есть государственный язык. Я же был одним из тех клавиатурных героев, которые в интернете писали, что казахский язык не развивается, потому что у нас нет нормальных переводов фильмов на государственном языке, нет хитовой музыки на казахском языке или нет литературы. Это такая жертвенная позиция. Нельзя все время на кого-то жаловаться, что у нас казахский язык не развит, потому что мы сами ни черта не делаем для того, чтобы он был и работал.

— Ты можешь назвать все, о чем мы с тобой говорили, своей борьбой с российской пропагандой?

— Да, я делаю это как могу. Я понимаю, что у меня и у российской пропаганды абсолютно неравные весовые категории. Тем не менее я вижу результаты. Я помню 24, 25, 26 февраля — первые три дня войны, когда я начал постить новости из Украины. 90% комментариев были такие: «Вы нацист, вы разжигаете рознь, мы на вас напишем жалобу».

С тех пор аудитория в инстаграме у меня выросла с четырех тысяч до семи тысяч человек. И сейчас 90% комментаторов — это те, кто поддерживают меня, а ведь я никого не блокирую. Эти хейтеры никуда не делись, они остались, но они сейчас предпочитают молчать. И поэтому, мне кажется, то, что я делаю в своих соцсетях, это все-таки имеет значение.

Во всяком случае, я считаю, что это нужно делать, об этом нужно говорить, для того, чтобы люди начали задумываться, что, оказывается, телевизор — не единственный источник информации. Потом я знаю точно: благодаря тому, что я в своих аккаунтах делаю ссылки на другие каналы, люди туда тоже ходят и тоже смотрят, и так расширяется ассортимент источников информации.

— Для тебя сейчас это стало идеей-фикс?

— Сейчас, наверное, это одна из главных идей. Тут и хорошего, и плохого поровну. Плохо то, что я иногда ловлю себя на том, что я загоняюсь, бываю нервный, истощенный. У меня после январских событий был первый приступ бессонницы и он длился дней десять, наверное. А сейчас и вовсе совершенно нарушился режим.

Могу вообще грохнуться и уснуть в десять часов вечера, а бывает, что до трех ночи сижу и что-то смотрю, комментирую. Это на самом деле неправильно. Мне нужно вводить правила медиагигиены. Вот сейчас я нарушил все эти правила, и это отражается на моем эмоциональном состоянии, на моей способности адекватно воспринимать и анализировать информацию.

— Какое значение для Казахстана имеет эта война, кроме экономических последствий? Почему ты так много рассказываешь о ней казахстанцам?

— На примере Украины мы увидели, насколько разобщены как нация. Граждане Казахстана до сих пор не представляют собой нацию. Украинцы как раз-таки показали, что, разговаривая на разных языках, имея разное происхождение, они все граждане одной страны и представляют собой достаточно монолитную нацию. Я понимаю, что цементирование украинской нации произошло вследствие войны. Когда я разговариваю с украинцами, они тоже говорят, что у них не все так хорошо было, как бы мне хотелось в это верить. Это сейчас они в массе своей объединились и начали понимать, что они украинцы.

Война в Украине стала вдохновением для казахстанцев и для других таких же обществ, которые живут рядом с Россией, имеют назойливого и не всегда дружелюбного соседа, который может вмешиваться во внутренние дела этих стран. Вдохновение в том, что мы можем объединиться как нация и решать значимые вопросы, приходить к какому-то решению по поводу будущего страны. Это первый момент.

Второй момент больше негативный. Российская политическая верхушка озадачена сохранением власти. На примере Украины мы поняли, что сохранить власть в России они могут при наличии некоего внешнего врага, против которого будет консолидироваться российский народ. Как мне кажется, если российскую агрессивную политическую верхушку не остановить после неизбежного поражения в Украине, она захочет найти врага, на примере которого можно будет показать триумф, одержать победу и скормить эту победу населению через свои каналы пропаганды. Потому что единственное, в чем сейчас нуждается политическая власть в России — это в какой-то победе. Неважно, в какой, главное, чтобы была победа, которую можно населению показать и сказать: «Вот смотрите, мы народ-победоносец». Я боюсь, что Казахстан может оказаться в группе потенциальных мишеней этой агрессивной политики.

Ну и, наконец, третье. Мы были в Советском Союзе. Мы, особенно Россия и Казахстан, по большому счету, совки. У нас сейчас достаточно большое количество людей, которые тоскуют по Советскому Союзу. И поэтому, как для бывших граждан Советского Союза, наверное, для нас и представляет такой большой интерес, как же так получилось, что вроде бы такая же союзная республика как Казахстан вдруг оказалась в числе врагов, в отношении которых можно развязать реальную войну.