«Тупо запретили Тиме делать то, чем он жил». Интервью с невестой Темирлана Енсебека о суде и жизни после него

МЗ: Расскажите, что происходило во время задержания Темирлана?

МК: Я была во время задержания рядом с Темирланом, потому что, как я уже на суде говорила, мы болели и лежали дома в Алматы. Ранее сотрудники полиции очень долго мне названивали, чтобы вытащить нас из дома под предлогом какого-то старого заявления, которое им нужно передать в архив. На мои ответы, что мы болеем, что я не могу, что у меня еще есть работа они очень настойчиво просили прийти: «Вы же вот тут недалеко живете, что вам стоит прийти быстренько бумагу подписать?», — говорили они. Мы вышли в магазин с Темирланом купить продукты и заодно как раз решила зайти в отдел УП на Мынбаева.

Написала заявление буквально за десять минут, и такая еще думаю: «Я же такое уже писала». Выхожу и слышу со двора кричит Тима: «Обыск, обыск!». Я подбежала, начала все снимать. Я не знаю, кто это был — они не представились, были без формы и сразу начали подбегать ко мне, хватали, пытались забрать телефон и не давали мне снимать. Их было, наверное, 13 человек, двое были в форме. Как я думаю, это были криминалисты, которые снимали. Один позже представился следователем — показал документы. Все остальные просто стояли рядом. Там еще была машина, которая заехала во двор и не давала другим машинам проехать. Еще двое человек наблюдали за нами.

Я боялась, что они могут что-то подкинуть или незаконно проводить обыск, поэтому я все снимала на видео. Скорее всего, из-за этого меня сделали свидетелем по делу, чтобы я не могла никуда передать видео — я подписала бумагу о неразглашении.

У Темирлана был личный обыск на улице. Следователь угрожал, что проведет обыск в квартире — забрал у него ключи, которые были от моей квартиры — я ему отдала их, чтобы он отнес туда продукты. Их не отдавали около шести часов. Когда Тиму посадили и увезли, успел подъехать наш друг Дархан, и мы уже последовали за ними.

МЗ: Как проходили дни Темирлана в СИЗО?

МК: Тиме поначалу было страшно ехать в неизвестность, он думал, что едет в небольшую тюрьму типа СПА на Лобачевском или ИВС при ДП. И только по приезду туда он узнал, что заехал в настоящую тюрьму на 1600 человек.

Больше 10 дней сидел в карантине, говорит, что там ужасные и нечеловеческие условия: на стенах плесень, грибки, везде пыль, грязь, комары, вонь и ужасный холод с окна. В этой камере у него прошел первый жесткий обыск, оказалось — искали телефон. Позже он узнал от сотрудника тюрьмы, что искали именно телефон, потому что в Qaznews24 все еще выходили публикации, и руководству страны это не нравилось.

Потом его перевели в другую камеру, новую, чистую и побеленную с двумя окнами видом на горы. Так как он имел «политический» статус в тюрьме, он был под постоянным наблюдением и контролем со стороны сотрудников СИЗО. Тима не жалуется на условия, а наоборот, говорит из-за политического статуса он там был привилегированным. Он сидел в хорошей, просторной шестиместной камере, его с другими в камере было 4-5 человек максимум. Само СИЗО в то время было переполнено, другие люди сидели по 12-14 человек в восьмиместке, лишние лежали на полу. Он там постоянно ругался и требовал с начальства человеческих условий, и так он получил: электрический обогреватель, телевизор, шкаф, тумбу и другие «человеческие» условия.

В том, что он «политический», никто там не сомневался. Сотрудники тюрьмы сами это подтверждали, так как внимания к Тиме было там предостаточно. Он сидел в «спецпродоле» для контрольных, а иногда начальство само к нему приходило и спрашивало, все ли с ним хорошо и не нуждается ли он в чем-то.

Тима там познакомился с разными людьми: от қаңтарских, до Хасана «Хуторского». Когда у него была возможность с ними поговорить, он расспрашивал их об их делах, а они ему обо всем рассказывали, потому что Тима — журналист, да еще и «политический», ему там все доверяли. Он шутит, что все называли его «Политический», «Журналист» и «Тот, у которого терпила — Токаев».

О том, что его преследование было политически мотивированным, говорит и тот факт, что сразу после приговора на суде Тиму тайно вывезли из тюрьмы сотрудники на личной машине и в городе передали отцу. Сделано это было, чтобы журналисты «не встречали Тиму как национального героя».

И так вот Тима 3 месяца просидел в СИЗО, на время следствия и судебных процессов. Тима был не единственным «политическим», но у других условия содержания куда хуже, так как нет общественного внимания к их делам. Очень жаль, что так.

МЗ: Он открыто говорил о своем биполярном расстройстве, с какими трудностями человек с таким диагнозом сталкивается в изоляторе?

МК: Тима никогда ни от кого не скрывал, что у него биполярное расстройство. При заезде в тюрьму он сразу поставил в известность врача и попросил, чтобы за ним наблюдал психиатр, так как Тима на поддерживающем медикаментозном лечении. Спустя 10 дней карантина тюремный психиатр к нему пришла сама, орала на него, как ненормальная, пыталась спровоцировать, угрожала «Актасом». Потом он ее не видел.

Перед началом судебных процессов его вызывала к себе тюремный психолог в погонах — лейтенант. Она хотела узнать его настрой, провела ему 4-5 тестов, сказала, что у него высокий интеллект и посоветовала бросить журналистику, активизм, политическую сатиру, так как «жалко, что такой умный парень станет жертвой нашей системы». От нее же он потом узнал и дату суда, раньше, чем от родных и адвоката. Тогда он понял, что власти интересуются его психическим состоянием и настроем к суду.

Тиме было нелегко с таким диагнозом в СИЗО, в стрессовых ситуациях его может кинуть в одну из аффективных фаз: маниакальную или депрессивную. По его словам, в тюрьме у него были симптомы маниакальной фазы, он их затушил своими лекарствами, которые мы ему передавали. У Тимы уже есть опыт, он знает свои симптомы и своевременно их снимает.

Лекарства мы ему передавали вместе с копией рецепта от его лечащего врача. Но есть сложности с тем, что лекарства можно передавать только по понедельникам, средам и пятницам с 10:00 до 11:00 и там всегда в это время огромная очередь.

МЗ: Расскажите о том, как организовывались передачи Темирлану? Какие особенности передачи вещей для арестантов?

МК: Мы приезжали к Темирлану вместе с его отцом на машине. В семь утра мы уже выезжали из дома, чтобы в 9:30 можно было занять очередь и передать продукты. Или после обеда, к 2:30. Сначала очереди были не такие большие, где-то 150-180 человек, но в течение трех месяцев увеличились до 230.

Там нужно купить или взять с собой два синих пакета, обязательно два, чтобы они не порвались во время передачи. Можно было передавать какую-то горячую еду, сладости, шоколадки, конфеты, сгущенку, хлеб, какие-то личные вещи, вещи на стирку. Постельное белье туда можно только чисто белое, без рисунков, без полосочек, без ничего. Все необходимое мы передавали Темирлану с самого начала.

Но в очереди можно было стоять по 4-5 часов — люди занимают очередь с ночи, некоторые дежурят, охраняют списки. Там есть списки, куда записываются и потом по ним люди самоорганизуются и передают передачки. Поэтому, если выезжаешь в семь утра, то в город домой можешь вернуться в 13:30, в два. Если выезжаешь после обеда, то в пять-шесть доезжаешь до города — очень много времени уходило для того, чтобы передавать что-то.

Отец Темирлана заходил на свидания. Каждый раз я узнавала, какое у него настроение, как он себя чувствует и, в общем, что ему необходимо.

МЗ: Вы знаете как проходило участие Темирлана на заседаниях суда?

МК: Мы все видели, как проходило участие Темирлана в заседаниях — это был какой-то цирк и сюр. Изначально в Первом Алмалинском суде нам разрешили открытый процесс и сказали, что Темирлана обязательно привезут. У нас была бумага, но ни разу ни на один суд он не приехал и все время участвовал онлайн. И это говорит о том, что власти просто боялись привозить его, потому что много людей приходило и требовало открытого справедливого суда, в том числе и я — за это увезли, оштрафовали, хотя ничего такого незаконного мы не делали. Мы просто требовали, чтобы нас допустили к суду и хотели смотреть, следить за процессом.

МЗ: Как изменилась ваша жизнь в связи с этой ситуацией? Что вы чувствовали после оглашения приговора и как чувствуете себя сейчас?

МК: Если честно, в связи с этой ситуацией действительно многое изменилось в моей жизни. Для меня это было сложно — после сталкинга и избиения я боялась что-либо публиковать о своей личной жизни. Но эта ситуация, я считаю, помогла мне перебороть страхи и бороться дальше для того, чтобы справедливость восторжествовала. Я начала рассказывать об этом деле в соцсетях, показывать какие-то личные отношения, говорить о том — кто мы, кто Темирлан как человек и чем он занимался. Многие люди узнали об этом, многие писали мне, я со многими общалась, меня поддерживали, и я поняла, что мы не одни в этом всем, что это не только наша проблема, но в целом общественно важная проблема, которая важна для людей. Важно было увидеть, как работает наша система правосудия.

Изначально я просто ужасно себя чувствовала, было страшно, непонятно, что будет. Я и ребята, друзья Темирлана, не могли поначалу даже нормально спать. Постоянно следили за тем, что происходит, что можно сделать. Но со временем постепенно мы тоже самоорганизовались и начали нашу борьбу за справедливость, за то, чтобы Темирлана выпустили.

Когда проходили пикеты в его поддержку, флешмобы, это меня очень вдохновило и появилась надежда на то, что все-таки мы можем что-то сделать как гражданское общество.

Когда прокурор запросил пять лет ограничения свободы, то мы сразу поняли, что Темирлана отпустят из СИЗО, но все-таки пять лет ограничения и все, что перечислил судья, для нас было слишком много. И как мы уже знаем, туда собрали все запреты и ограничения предшественников Темирлана по этой же статье. То есть это также люди, занимающиеся какой-то политической деятельностью, и все запреты, которые были у них, собрались в одном приговоре для Темирлана.

Сначала мы думали, что, возможно, судья даст меньший срок с меньшими ограничениями, но нет, она удовлетворила полностью запрос прокурора и все равно это очень несправедливо. «Как так, за что, почему?», — меня просто переполняло чувство несправедливости. И когда закончилось заседание, мы кричали «позор», потому что это действительно позор, как работает наша власть и как она боится людей, которые могут говорить, которые не согласны. Мы не ожидали таких жестких и строгих мер.

Сейчас мы надеемся на апелляцию, мы надеемся, что хоть что-то мы из этого приговора сможем убрать, потому что он абсолютно не соответствует тому, что сделал Темирлан. То есть обычно ограничения применяют, которые связаны с преступлением в кавычках, так сказать. Как я читала, например, педофилу запрещают приближаться к детям, если супруг бьет жену, ему запрещают к ней приближаться. Но у Темирлана такие запреты, как, например, на общественную, политическую деятельность. Даже защищать права он не может. Хотя, если он оскорбил какую-то нацию, ограничения должны быть связаны с этим — его якобы окрестили «русофобом» и еще кем-то. Ну хорошо, пусть он, например, не может приближаться к православным церквям — но не вот это все, что перечислили в приговоре. Это показывает только то, чего боялись власти именно от него, и поэтому запретили, хотя прикрывались тем, что защищают людей от преступления «против мира и безопасности человечества». И тупо запретили Темирлану делать то, чем он жил, чем он занимался и, как «кость в горле» стоял у государства.

МЗ: Как себя чувствует Темирлан и чем он сейчас занимается? Какие планы у него теперь после приговора?

МК: Сейчас у нас все хорошо. Мы пока ждем, как пройдет апелляция, и как приговор вступит в силу после этого. И готовимся к тому, что Темирлану предстоит отбывать срок. Мы получаем психологическую помощь и занимаемся своим морально-психологическим состоянием для того, чтобы пройти вместе эту ситуацию, быть сильными, не отчаиваться и держаться друг друга. Потому что сила она, действительно, в единстве, в правде. Мы понимаем это и понимаем, что нам помогла именно эта сплоченность, сплоченность на каких-то вот общих ценностях. И я думаю, что показывать это людям полезно. Чтобы люди не отчаивались, не думали, что ничего нельзя сделать, как многие у нас считают, и не боялись отстаивать свои права.

Мы недавно переехали в его квартиру в новостройке, проводим чаще всего время дома и в гостях у друзей.

Темирлан сейчас читает книжки, сейчас это книга Мустафы Шокая «Туркестан под властью советов», готовит обеды и ужины, смотрит сериалы, кино, играет в PS5, настольные игры, часто гуляет.

Сейчас мы с Темирланом очень рады, счастливы, что мы вместе. Остальное уже не так важно. Мы прошли уже через многое, и мы просто наслаждаемся этой свободой — что мы вместе можем делать вещи, которые мы любим. Мы очень рады и будем строить семью, как и хотели.

Насчет работы или какой-либо деятельности ничего пока не могу сказать, потому что мы и сами ничего не знаем. Это уже будет видно все после апелляции. Темирлан уже сообщил, что ушел из Qaznews24 и теперь не имеет к нему никакого отношения.