«Раньше очень много глупостей было и потому мы много смеялись». Как сегодня выглядит политическое искусство Казахстана

МЗ: Много ли в Казахстане политического искусства и арт-акционизма?

В.И.: Удивительно, но у нас существует не только галерейное умное и сложное политическое искусство, но и партизанский стрит-арт и арт-акционизм (или «артивизм»)! Я говорю «партизанский», потому что имею в виду те работы, что делаются без согласия властей, без их разрешения, поощрения и оплаты.

Тем не менее, парадоксально, эти акции у нас, в основном, производятся не художниками. Не профессиональными перформерами, а самыми неожиданными людьми — причем так было всегда. Например, была такая акция в 90-х годах, когда два журналиста, Сергей Дуванов и Андрей Свиридов, приковали себя цепями к монументу независимости; а также очень много акций делала газета Республика — они и «хоронили тенге», и чего только не делали.

Другая история, совсем недавняя — замечательная чехарда образов Назарбаева на одной трансформаторной будке в Алматы. На ней вначале репера какого-то нарисовали, и его закрасили. Потом кто-то нарисовал Назарбаева, и его тоже закрасили. После неизвестные написали «I’ll be back», и ее в очередной раз закрасили. Следом снова нарисовали Назарбаева, и его снова закрасили! Уже через год на ней опять нарисовали портрет, но теперь не президента, а Айкоркем — девочки, погибшей во время Января, с надписью: «Қай аға маған оқ атқан?». Его тоже закрасили.

И сейчас история с флагом украинским — это же не художники сделали, это сделали какие-то технари-хакеры, и это, по-моему, прекрасный художественный жест. Но с другой стороны, в это же самое время, к приезду Путина художница по фамилии Сабыржанкызы тоже сделала акцию, проявила такой, как бы, выплеск артивизма. Не знаю, как она пробилась (наверное, чья-то дочка), но она с помощью двух дружественных президентов написала картину! Принесла непрофессиональную пластиковую палитру, и вот они там кистями что-то мазали. Вот вам «две стороны» казахстанского артивизма и доказательство нашей необычайной демократии и плюрализма мнений — на все семь цветов радуги. С одной стороны, это даже неплохо, но с другой стороны — очень страшно, что перевесит не неисправный экран, а «дружба народов».

Другое гениальное произведение искусства в жанре артивизма последних лет — это когда в 2017-м году жительница Астаны Несипкуль Уябаева, чей частный дом оказался в списке под снос, украсила его внешние стены портретами на тот момент еще президента Казахстана Нурсултана Назарбаева, распечатанными на цветном принтере. Фотография Светланы Глушковой, запечатлевшей это на камеру, тоже абсолютно гениальная. Опять же, вряд ли эта бедная женщина думала о перформативности своего действия, но мы-то понимаем художественную ценность этого жеста.

Но художники-художники наши все-таки проявляли что-то, хоть и довольно скудно. Например, в 2019-м году Рома Захаров вывесил в Алматы баннер, в котором он цитирует пункт 1 статьи 3 Конституции: «Единственным источником государственной власти является народ». За что его, конечно, поймали и арестовали. Конечно, ничего сильно художественного в этом жесте нет, но это иронично, как минимум, наглядно показать, что у нас тебя могут задержать за цитату из Конституции. Впрочем, у нас можно быть задержанным и просто за то, что ты держишь в руках белый лист бумаги.

Другой пример хорошего целенаправленного артивизма — это, конечно, знаменитая акция «От правды не убежишь», когда в 2019-м году на Алматинском марафоне появились плакаты с надписями на русском и казахском языках: «От правды не убежишь», «У меня есть выбор» и «Adil sailaý ushin». Активистов этих потом задержали, дали 15 суток, был большой скандал на весь город — старая история. Скажем, это все тоже не сильно, с точки зрения искусства, великий художественный жест, но, во-первых, очень хорошо подобрано место и время! То есть, как с работой Захарова, тут присутствует ирония и почти шутовское издевательство над обществом. Во-вторых, фотография, документирующая этот перформанс, вышла вообще великолепной! Там видно, говоря метафорически, что у марафонцев есть выход. Фотография фиксирует не только основную дорогу, но и еще и лестницу, «дорогу вверх»! То есть, сюжет этой фотографии о том, что был выбор у марафонцев, но они все побежали по шоссе. Поэтому эта фотография является произведением искусства и довольно сильным.

А еще у нас есть художник, который с завидной периодичностью занимается политическими акциями — это Асхат Ахмедьяров. Скажем, в январе 2020-го года 14 января он устроил акцию у здания столичного акимата, появившись в классическом костюме, надетом задом наперед. В руках Асхат держал плакат с фотографиями 15-летней Аиды Бляловой, подростка с диагнозом «детский церебральный паралич». Девочка прикована к инвалидной коляске и уже более десяти лет ожидает своей очереди на получение социального жилья.

Другой пример: в 2013-м году Асхат явился к зданию российского консульства с поросенком, раскрашенным в цвета российского триколора. Этот жест — это такое олицетворение, по замыслу Асхата Ахмедьярова, «свиньи», которую подложила российская сторона, допустив падение ракеты «Протон-М» на территорию Казахстана.

Подобные акции Асхат делает с завидной периодичностью. У него достаточно прямолинейные перфомансы, но они так и задуманы, потому что посвящены конкретным событиям всегда. Конкретному законопроекту, конкретному действию властей и т.д. Тем не менее, это настоящий артивизм, отвернуться от которого невозможно.

Но, к сожалению, у наших художников не очень много влияния на казахстанское общество. Тем не менее, это все вместе, все эти перформансы, если их собрать в одну коллекцию, выглядят достаточно солидно. Как будто бы даже целая школа со своими основателями и традициями.

МЗ: А что насчет остальной Центральной Азии?

ВИ: На удивление, в Казахстане старшее поколение достаточно активное в плане художественного акционизма, может даже более активное, чем молодые, а в Кыргызстане, наоборот, старшее поколение достаточно аполитичное, и весь шум поднимают юные художники. Например, можно вспомнить гвалт, связанный с феминистким биеннале!

В Бишкеке в 2019-м году была большая биеннале феминистского искусства Feminnale или же «Кормилицы. Экономическая свобода. Женщины». Выставка, рассчитанная на 17 дней, была посвящен памяти 17 работниц московской типографии, которые погибли в пожаре в 2016-м году. Из них 14 женщин были трудовыми мигрантками из Кыргызстана. Но сразу после открытия разгорелся скандал: часть жителей Кыргызстана сочла представленные работы и перформансы слишком провокационными. Наибольшее возмущение среди защитников морали вызвал перформанс о правах секс-работниц, в ходе которого художница из Дании прошлась по залу обнаженной. Еще одним объектом, который вызвал недовольство публики, стало женское нижнее белье, выставленное в качестве экспоната.

Директриса музея же (а это было в главном музее Бишкека, можете у нас такое представить!) уволилась в результате. После этого был даже такой ролик, когда показывали все «безобразия» этой выставки, и на это были наложены гордые стихи о том, что «кыргызы не допустят такого безобразия». Что дало мне повод для шутки: «Кыргызам легче сменить президента, чем признать женщину за человека».

В Узбекистане же есть только три протестных художника — это Слава Ахунов, Умида Ахмедова и Олег Карпов. Они, можно сказать, официально признаны нелояльными, поэтому могут позволить себе почти все. Умиду и судили, и тюрьмой грозили — им уже ничего не страшно, поэтому они продолжают делать свое искусство протестное.

Известность пришла к Умиде Ахмедовой в 2009-м году, когда власти Узбекистана обвинили ее в «клевете и оскорблении узбекского народа» из-за документального фильма «Бремя девственности» и фотоальбома «Женщины и мужчины: от рассвета до заката». Против художницы было возбуждено уголовное дело, а для анализа ее работ создали специальную комиссию, проводившую комплексную экспертизу фотографий.

Умиду обвинили в том, что ее работы «порочат образ Узбекистана и узбекского народа», а также «представляют жизнь узбеков в негативном свете». В ноябре 2009 года власти Узбекистана начали против нее судебное преследование по статьям 139, ч. 3 («Клевета из корыстных или иных низменных побуждений») и 140, ч. 2 («Оскорбление в печатном или иных распространенных материалах, а также в средствах массовой информации») Уголовного кодекса страны. Во время судебного процесса Умида Ахмедова заявила, что ее работы лишь отражают реальную жизнь людей, и она намерена продолжать делать это в будущем. Фотографа признали виновной, но в зале суда освободили по амнистии, приуроченной к годовщине независимости страны.

Но это исключение. Все остальные в Узбекистане крепко зажаты государством, и они ничего лишнего себе не позволяют. Про Таджикистан и Туркменистан я, пожалуй, промолчу. То есть, артивизм в Центральной Азии остальной — это не массовое движение. С другой стороны, художники вообще штучные товары.

МЗ: Какой художественный политический жест в Казахстане, по вашему мнению, стал первым громким событием?

ВИ: Это был, конечно, Канат Ибрагимов, который сейчас живет в Америке. Он даже скорее не художник, он «медийщик». То есть, он умел не только что-то сделать, но он еще и умел сделать так, чтобы все об этом знали. Канат умел заинтересовать широкую публику в том, что он делает, и он был первым таким хулиганом у нас в Казахстане.

Канат Ибрагимов в 1994-м году в Москве прямо на ярмарке «Арт-Москва» перерезал горло барану, облепил себя его кровью с ног до головы, а затем смешал кровь с молоком и выпил полученную смесь на глазах у зрителей. Можно трактовать это как эпатажный жест обращения к «истинной свободе тюркского варвара», противопоставленный «ханжеской либеральной цивилизации» вокруг. В 1997-м году там же, в Москве, Канат умертвил ради инсталляции петуха и распял его на обугленной доске, имитируя двуглавого орла с российского герба.

Другой показательный перформанс: 15 лет назад на алматинской площади отрезал голову сазану и выставил лозунг «Рыба гниет с головы!», направив критику на политическую элиту Казахстана. Идея возникла после того, как заместитель председателя партии «Нур Отан» предложил экс-президенту страны присвоить статус «лидера нации». Однако полиция не оценила акцию и доставила художника в РУВД.

Очень многое тогда было спонтанными жестами. В 90-е просто была такая каша, мы ничего не успевали — то журналисты что-то делают, то художники, то еще кто! Это действительно было время свободы, и не только в России, но и у нас. А у нас, мне кажется, даже гораздо больше, чем у них. Иронизируя, можно утверждать, что все тогда занимались артивизмом! Потом все стало, конечно, гораздо менее свободно. Началось закручивание гаек и прочее.

МЗ: Влияет ли как-то этот арт-активизм на общество?

ВИ: Безусловно, влияние существует, хотя бы потому, что, например, за последние 20 лет все современное искусство Казахстана прошло путь от полного неприятия обществом до толп, собирающихся на открытие любой выставки в Алматы. Правда, очень много сейчас халтуры появилось, имитирующей современное искусство — такое бессмысленное, беззубое, сладенькое. Но и само искусство музейное, галерейное, стало помягче в Казахстане. Впрочем, это не только наша, а общая, мировая тенденция. По всему миру современные молодые художники практикуют эскапизм — то есть, их интересуют собственные глубокие внутренние миры, тонкие движения души, а не мир вокруг. Это, с одной стороны, свидетельствует о неприятии того, что происходит с ними, а с другой — о бессилии и беззубости, о нежелании менять что-то вокруг себя.

Мы-то были другие! У нас-то была идея, что мы сменим мир и станем лучше. Кстати, в этом аспекте мы были солидарны с первым Назарбаевым образца 90-х годов, который говорил, что будем жить как в Катаре! Как-то не вышло.

Еще можно отнести к протестному искусству, наверное, искусство мемов, хотя это еще новая и не до конца осмысленная тема. Потому что стрит-арт, конечно, это все хорошо, но мемы гораздо легче распространяются и они постоянно «размножаются», захватывая в свой дискурс все новых и новых зрителей. Обществу вообще нужно почаще смеяться над происходящим и над собой.

Впрочем, раньше очень много глупостей было и потому мы много смеялись. Сейчас глупости вроде бы меньше, но стало немного пострашнее, поэтому смешных, дурных шуток уже нет, а есть очень серьезные. Сейчас как-то не до шуток.

МЗ: Какое, на ваш взгляд, политическое искусство в Казахстане наиболее интересно с точки зрения его дискурсивной наполненности и глубины осмысления?

ВИ: Работы Ербосына Мельдибекова. Он, правда, не любит, когда его называют политическим художником. Но его тема основная, его круг интересов — это политика, не только в бытовом смысле этого слова, но и в экзистенциальном. Он наш классик уже — его работы можно увидеть в 7 публичных музеях современного искусства по всему миру, от Турина до Сингапура, но его никогда не покажет наш музей. Почему? Посмотрите на его самую знаменитую работу «Мой брат, мой враг», и все станет ясно. Она о сложных отношениях между людьми, конечно, но в большей степени посвящена вражде между народами, которые считались братскими. Автор создавал ее, размышляя о конфликтах в Югославии и Центральной Азии (работа была завершена в 2000 году), однако она оказалась удивительно пророческой. До сих пор мы живем в ее смысловом поле.