Принудительная китаизация. Как Пекин отбирает и уничтожает культуру уйгуров и других этносов

Автор материала — этнический уйгур, проживающий в Казахстане. Из соображений безопасности он публикуется под псевдонимом

«Медиазона Центральная Азия» поговорила с поэтом и ученым Азизом Исой Элкуном о том, каким образом, по его оценке, устроена политика «принудительной китаизации» Синьцзян Уйгурского региона.

МЗ: Вы опубликовали большой доклад о насильственной ассимиляции уйгуров в Китае — как проходила работа над ним?

АЭ: Начну с общего: с 2017 года китайское правительство напрямую атаковало уйгурскую культуру, внешность уйгуров, их веру, их культурное наследие, и не только отдельных людей, но и уйгурское культурное наследие целиком, несмотря на то, что китайское правительство в последние несколько десятилетий подало несколько заявок в Организацию Объединенных Наций по культурному наследию, ЮНЕСКО, чтобы «сохранить и защитить уйгурское культурное наследие». В итоге, они успешно получили статус ЮНЕСКО для сохранения уйгурского культурного наследия, такого как: уйгурский «мэшрэп», 12 уйгурских мукамов, уйгурский кяриз и прочее.

Но не только уйгурского — они хотят «отвечать» за наследие всех народов Восточного Туркестана. Например, кыргызское население Уйгурстана вряд ли составляет больше 50 тысяч человек, но даже это КПК пытается использовать. Китайское правительство подало аналогичную заявку на эпос «Манас» как часть китайского культурного наследия, принадлежащего китайскому правительству. Даже когда в 2022-м году глава Китая Си Цзиньпин впервые за много лет посетил столицу Синьцзяна, Урумчи, кто его встречали? Уйгуры, основное население региона? Нет, его встречали несколько манасчи!

Это все долго привлекало наше с Рейчел внимание, и в какой-то момент мы решили подойти к делу обстоятельно и глубоко закопаться. Мы просмотрели кучу публикаций о Восточном Туркестане в китайских официальных СМИ, в китайских пропагандистских книгах, мы смотрели государственные игровые и художественные фильмы о нас, мы даже отсмотрели кучу видео в TikTok, чтобы выудить из них информацию о происходящем в регионе. Плюс в 2019 году я отправился в Турцию, в Центральную Азию, то есть, в Узбекистан и Казахстан, где я встречался со многими уйгурскими интеллектуалами, которые недавно сбежали из Китая, и они рассказали мне, чему они были свидетелями. После всего этого я узнал то, что давно чувствовал: процесс уничтожения уйгурского культурного наследия идет не просто широко, а очень широко. Можно сказать, что каждый аспект уйгурской жизни находится под атакой Китая.

Например, кяризы — подземные ирригационные системы. Система кяризов в Уйгурстане уникальная не только в рамках региона, но и мира. Больше всего известны древнейшие турфанские кяризы, существовавшие веками. Если вы не были в Турфане ни разу, то я объясню: там весьма сухой климат, и уйгуры с древности использовали подземную ирригацию под водоносные слои гор Тенгри Таг, откуда вода шла в Турфанский район. Эта система работала веками, пока в дело не вмешалось КПК. Начиная с 2017 года, они продают много, очень много земли застройщикам из остального Китая, которые пытаются создать подобие фермерства в регионе, чем уничтожают и землю, и систему кяризов. Есть много протестов со стороны уйгуров, но в противовес уйгурскому недовольству существуют правила «защиты» кяризов региональным правительством, и любой, кто сообщал об угрозе исчезновения вековой системы или размещал видео об этом, был арестован.

Или, скажем, Тенгри Таг — китайские власти говорят, что хотят сохранить его, ведь горы Тенгри Таг включены в реестр объектов всемирного наследия ЮНЕСКО, но на самом деле, своими действиями КПК наносит региону большой экологический ущерб. Скажем, в этих горах живет много, например, казахских кочевников, которые присматривают за пастбищами в долинах. Что делает Пекин? Они отдают эти земли ханьским фермерам, отдают им пастбища казахов, дают им множество ресурсов, чтобы они развивали туризм в регионе и превращали его в курорт, а также наращивали производство в регионе, абсолютно не заботясь об экологии.

Посмотрим также на «12 уйгурских мукамов», известнейший средневековый уйгурский эпос, который также в реестре ЮНЕСКО. Но как традиция «мукамчи», певцов мукамов, может быть сохранена, если уйгурам не разрешается учиться на своем родном языке? Если в Уйгурстане нет обязательного государственного изучения уйгурского языка? Если уйгурские дети из-за этого уже не могут читать, писать и говорить на родном языке, то кто будет петь эти мукамы? Если в регионе уже много лет запрещены мэшрэпы — эта великая традиция, настоящая школа для подрастающего поколения о том, как быть частью комьюнити? Как Китай собирается сохранять культурное наследие с подобными законами? Или вы хотите, чтобы уйгуры пели свои мукамы по-китайски?

МЗ: То есть, мнение о том, что Китай занимается исключительно насильственной секуляризацией региона неверно?

АЭ: Конечно. В Уйгурстане происходит не просто культурная интеграция меньшинства под влиянием этнического большинства, а настоящая насильственная ассимиляция всей нации. Разрушается все, что связано с уйгурами, с тем, что уйгуры разделяли или ценили, включая даже ландшафт, в котором они живут. Может быть, вы слышали, что более 70% уйгурских могил были другими совсем недавно. Максимально простой пример — мой отец ушел из жизни в 2017-м. Я не смог присутствовать на его похоронах, но в начале 2020 года в Google Earth я обнаружил, что могила моего отца была разрушена! Более 70% уйгурских мечетей или могильных дворов уничтожено, что было признано даже ЮНЕСКО, на что китайское правительство «пообещало» исправить ситуацию. Так что дело не только в запрете ислама, уйгурского языка и привычного образа жизни, но и в уничтожении места, где мы жили, и мест, которыми мы гордимся в нашей истории — они пытаются уничтожить все.

МЗ: А процесс деисламизации региона — относится ли это только к мусульманам Синьцзяна или к мусульманам в Китае вообще? Например, к хуэй?

АЭ: Я не согласен с этим термином — это не деисламизация уйгуров. «Деисламизация» — это своего рода маскировка китайских властей, их эвфемизм для происходящего. Так как КПК не могла просто сказать что-то в духе: «Нам не нравится уйгурский этнос как таковой, мы хотим уничтожить уйгуров как нацию», — то они говорят, что их действия направлены на «дерадикализацию» и «секуляризацию» Уйгурского автономного района.

Конечно, культурное наследие уйгуров было создано в контексте ислама и это важная часть нас, как христианство важная часть культурного наследия Великобритании, Германии, Франции и так далее. Но в нашем разговоре важно другое. Хуэй, китайские мусульмане — они же этнические ханьцы. Они говорят по-китайски, то есть, они культурного и лингвистически китайцы, в отличии от нас.

Мы — тюрки, мы действительно другие, мы не ханьцы. В первую очередь — лингвистически. Во вторую — культурно, то есть, образом жизни мы гораздо другие. Мы — тюркский народ, мы — часть Центральной Азии. На самом деле, китайское правительство никогда и не было уверено, и не может быть уверено, что сможет полноценно управлять этим огромным регионом, Уйгурстаном. Потому что уйгуры верят, что в 1949 году, при поддержке Сталина, уйгурская родина, Восточный Туркестан, был оккупирован Китаем, а не присоединен добровольно.

Поэтому Китай боится нас. Поэтому они построили крупнейшие в мире концентрационные лагеря «перевоспитания» и начали всю эту программу, чтобы сделать нас «полноценными» китайскими гражданами. Т.н. «война с терроризмом», «дерадикализация» и «деисламизация» — это лишь предлоги для этнических чисток. Происходящее с нами — гораздо более политическая или даже расовая проблема, чем просто вопрос о религиозных правах. Ведь речь идет о правах человека как таковых.

МЗ: Некоторые эксперты говорят, что до 2017 года, несмотря на колониальный статус Синьцзяна и отъем ресурсов у населения, люди могли спокойно жить свою жизнь и практиковать религию. Вы согласны с этим утверждением?

АЭ: Нет, потому что это не первый инцидент притеснения и нельзя сказать, что такого не случалось раньше. Каждые 10 лет Китай придумывает причины и поводы проводить репрессии против населения региона. Мы всегда были для них сепаратистами, но каждое десятилетие разными. В начале мы были слишком просоветскими, потом были слишком националистами во время Культурной революции, а потом были просто бандитами-террористами. После 9/11 китайское правительство поняло, что это новая прекрасная возможность притеснять уйгуров, обвиняя их на этот раз в религиозном фанатизме и экстремизме. Таким образом, это своего рода бесконечный политический риторический захват законного требования уйгуров о самоопределении или независимости с целью опорочить нас.

МЗ: Исследования показывают, что сейчас пекинские власти привлекают большое количество денег в регион и развивают там туризм. Для чего им это?

АЭ: Китай, как вы знаете, перенаселенная страна, в которой живут более миллиарда человек. Их ассимиляция — это не про контроль. Их ассимиляция заключается в демографическом геноциде, в замещении коренного населения. Чтобы принять много ханьцев из Внутреннего Китая в Уйгурстане, чтобы они согласились там жить и работать, им нужно построить базовую инфраструктуру в регионе, сделать его «удобным» для них. К тому же, у них после всего произошедшего уже есть куча дешевой рабочей силы для своего производства. Им нужно больше пространства, больше ресурсов. Китайские власти пытаются как бы удержать этот регион с помощью экономического развития, но также успеть извлечь выгоду для себя, создавая больше возможностей для работы и рабочих мест для ханьцев и ханьцев-переселенцев в регионе. Пекин пытается объединить все аспекты. Но самое главное из этого всего, повторяю, это то, что уйгуры в итоге окажутся меньшинством на своей собственной Родине.

МЗ: По-вашему, развитие туризма в регионе тоже является частью колониальной политики Китая?

АЭ: Конечно. Посмотрите на Кашгар — на всех видео оттуда только песни и танцы. Сами ханьцы записывают видео в духе: «Мы были в Кашгаре, вот тут раньше была мечеть, а сейчас здесь много кафе; это был уйгурский двор, а сейчас здесь торговый центр», — и так далее. Из нашего дома сделали насильно туристический аттракцион для ханьцев.