Великопуштунские шовинисты

Читатели «Медиазоны» хорошо знают, что подавляющее большинство талибов — пуштуны. «Талибан» родился в окрестностях Кандагара, там же родилась и империя Дуррани, с которой началась история афганской государственности.

По мере централизации власти и формирования современных границ соседи стали называть это государство словом «Афганистан/Afghanland» в значении «земля афганцев», то есть пуштунов.

Исторически словом «афган‎» называли пуштунов персоязычные жители Хорасана. От персов этот корень переняли и русские, и англичане, но уже для обозначения территории пуштунского государства. Впрочем, в условиях горного рельефа и плавающих границ империя Дуррани была далеко не моноэтничной.

После получения независимости от персов пуштунские племена начали покорение «неафганских‎» народов, которые жили в северных, западных и центральных районах современного Афганистана.

Именно в тот период (приблизительно до конца XIX века) были заложены основы дискриминационной политики афганских правителей по отношению к непуштунским народам. Пуштуны считали своих соседей недостаточно воинственными, а следовательно — неспособными управлять государством. В русскоязычной афганистике такой подход известен как «великопуштунский шовинизм».

Переселяй и властвуй

Дискриминация пуштунами остальных народов страны сводилась не только к отрешению меньшинств от управления афганским государством. Монархи Афганистана в разные годы практиковали принудительное переселения подданых для достижения тех или иных краткосрочных целей.

Так, афганские эмиры еще в XIX веке стали практиковать переселение лояльных себе (и враждебно настроенных к русским) пуштунских кланов на территории с непуштунским населением для защиты границ Афганистана от Российской империи и освоения плодородных земель севера страны.

Особенно преуспел в таком подходе Абдуррахман-Хан. Его политика пуштунизации афганского Туркестана привела к изменению этнического ландшафта региона, появлению огромного количества беженцев и внутренне перемещенных лиц.

Такая политика не только заложила мину в фундамент межнациональных отношений на севере страны, но и стала дурным примером для будущих афганских правителей, использовавших национальный вопрос для достижения сиюминутных политических целей.

Принудительное заселение севера пуштунскими племенами (в том числе и кочевыми) продолжалось до середины XX века. Только за период с 1939 по 1951 годы в район Мазари-Шарифа и Каттагана в принудительном порядке были переселены 5850 кочевых хозяйств.

Всего же на север страны в разные годы насильно были отправлены от 100 до 200 тысяч пуштунов, а их доля в населении региона возросла с 3 до 30%.

Маятник насилия

В результате прокоммунистического переворота 1978 года власть от пуштунов-дуррани перешла к пуштунам-гильзаям.

Однако смена правящей группы не ослабила репрессии против непуштунов. Последовавший за Саурской революцией массовый террор, развязанный пуштунами Нур Мухаммадом Тараки и Хафизуллой Амином, обрушился и на представителей национальных меньшинств: как на оппонентов НДПА, например, из числа симпатизирующих Иранской революции 1979 года шиитов, так и на сопартийцев и товарищей по «социалистической борьбе» из непуштунской фракции «Парчам».

Террор и физическое устранение политических оппонентов по-ленински очень быстро переросли в гражданскую войну. Неудивительно, что недовольство политической ситуацией в стране быстро обрело и национальное измерение.

В условиях гражданской войны непуштунское население севера Афганистана развернуло собственный террор переселенцев-пуштунов. Многие из них были вынуждены покинуть север страны и бежать в Пакистан; другие же (как правило, из более многочисленных анклавов) воевали как с НДПА, так и со своими непуштунскими соседями.

Вооруженный междоусобный конфликт с тысячами жертв едва ли способен разрешить существующие противоречия и обеспечить прочный фундамент для поступательного развития общества. В случае же Афганистана гражданская война и вовсе запустила маятник насилия на этноязыковой почве.

Гражданская война по национальному признаку

Как пишет казахстанский ученый Султан Акимбеков, именно выступления национальных меньшинств севера страны привели к окончательном коллапсу режима НДПА в 1992 году.

После перехода на сторону моджахедов генерала правительственных войск узбека Абдул-Рашида Дустума и успешного наступления на Кабул отрядов таджика Ахмад-Шаха Масуда пала Демократическая республика Афганистан. Следом де-факто распалась и «‎Пешаварская семерка». Началась гражданская война всех против всех.

К тому моменту вооруженные столкновения уже отчетливо приобрели национальный характер. Так, на севере страны отряды командиров национальных меньшинств Афганистана (главным образом, узбеков и таджиков) вели бои против частей центрального правительства, укомплектованных пуштунами.

В образовавшемся государственном вакууме бывшие соратники по борьбе с ленинскими идеями разбились по группам на основе этнической принадлежности. В ряды многочисленных полевых командиров влились и части бывшей армии ДРА — тоже по национальному признаку.

Крупнейший этнос Афганистана — пуштуны — не имели общепризнанного лидера и дробились на бесчисленные отряды отдельных полевых командиров.

Внезапное появление движения талибов, стремительная экспансия на юге страны и взятие ими Кандагара в 1994 году было воспринято афганскими (и внешними) политическими кругами как кристаллизация пуштунского населения в единую политическую силу.

На деле фрагментация пуштунов сохранялась вплоть до взятия талибами Кабула в 1996 году. Сами ряды талибов на заре своей истории состояли преимущественно из пуштунов-дуррани, и поэтому гильзаи — вторая основная группа пуштунских племен — первоначально относились к талибам как к конкурентам. Тем не менее, и дуррани, и гильзаи по отношению к остальному населению Афганистана были, в первую очередь, пуштунами, и их паттерны поведения определял великопуштунский шовинизм.

Яркой иллюстрацией политики талибов по отношению к непуштунским регионам страны стало их поведение в захваченном Герате в 1995 году.

Выбив из древнейшего города Афганистана войска полевого командира Исмаил Хана, талибы установили в Герате свою власть: в древнейшем мультикультурном городе начали действовать законы шариата, по нему прокатилась волна арестов, а размещенный талибами гарнизон и вовсе не говорил на языке дари, так как был полностью составлен из кандагарских пуштунов.

За время первого правительства талибов ни один гератец не был допущен к управлению родным городом, писал пакистанский журналист Ахмед Рашид.

Хазарейцы — непримиримые враги талибов

После неожиданного взятия талибами Кабула в 1996 году и провозглашения Исламского эмирата претензии боевиков на безраздельную власть над всем Афганистаном стали очевидны. Талибы ясно дали понять, что не собираются делиться властью с национальными меньшинствами. ‎Начал складываться антиталибский альянс непуштунского населения Афганистана.

Особую роль в антиталибском сопротивлении играли общины хазарейцев, населяющие в основном центральную часть страны, а также компактно проживающие на севере и западе Афганистана.

Их противоречия с талибами помимо этнического измерения имели еще одно — конфессиональное. В отличие от воспитанных в деобандийских медресе талибов-суннитов, почти все хазарейцы были шиитами, и поэтому воспринимались талибами как мунафики.

Первое крупное столкновение сил «‎Талибана»‎ и хазарейцев случилось в 1997 году во время попытки талибов взять Мазари-Шариф под свой контроль. Несколько тысяч талибов-пуштунов тогда попали в ловушку и были перебиты на узких улицах местными жителями из числа шиитов-хазарейцев, еще несколько тысяч пуштунов были взяты в плен и позже казнены.

Отступающие войска талибов, состоящие, вероятно, в том числе и из местных пуштунов, совершили массовое убийство как минимум 70 мирных хазарейцев в кишлаке Казиль-Абад к югу от Мазари-Шарифа.

Потеря нескольких тысяч наиболее боеспособных воинов в условиях гражданской войны всех против всех была не просто репутационным, но и очень тяжелым военным поражением талибов. Именно после неудачной попытки взятия Мазари-Шарифа в 1997 году талибы будут иметь отдельные счеты с хазарейцами.

Голод как оружие

В августе 1997 года потерпевшие поражение талибы начали блокаду Хазараджата — исторической области расселения хазарейцев в горных районах центра страны.

Перекрыв дороги, по которым в центральные провинции страны завозилось продовольствие, талибы преднамеренно заставили голодать один миллион человек в горных районах страны. К требованиям ООН пропустить гуманитарные грузы в Хазараджат новые власти Кабула оказались глухи и продолжили использовать голод в качестве оружия.

Хазараджат и его сердце — провинция Бамиан — продержались в осаде чуть больше года. 13 сентября 1998 года отряды талибов сумели развить наступление и захватить провинцию. Несломленные хазарейцы были вынуждены покинуть города Бамиана и уйти в горы.

Пять дней спустя после падения Бамиана талибы взорвали знаменитые статуи Будды — археологическое сокровище Хазараджата и всего хазарейского народа.

Резня в Мазари-Шарифе

Во многом на руку талибам играли распри внутри самого Северного альянса — антиталибского союза полевых командиров, преимущественно состоявшего из узбеков, таджиков и хазарейцев.

Воспользовавшись противоборством узбекских и хазарейских отрядов, талибы предприняли второе и на сей раз успешное наступление на важнейший город севера страны. Хронологию событий после взятия Мазари-Шарифа талибами описывает доклад Human Rights Watch.

Около 9:30 утра 8 августа 1998 года отряды талибов вошли на западные окраины города. Местные жители приняли приближающуюся стрельбу за внутренний конфликт полевых командиров Северного альянса и не придали ей значения. Однако как только талибы вошли на улицы города, они открыли беспорядочную стрельбу по всем, кто находился в зоне их видимости.

Талибы расстреливали гражданское население Мазари-Шарифа непрерывно с 10:30 утра до 12 дня. Преимущественно пуштунские отряды талибов без разбору убивали всех, кто оказался на улицах захваченного города.

После этого талибы принялись выявлять дома хазарейцев при помощи добровольцев из числа местных пуштунов. Обнаруженных мужчин-хазарейцев либо убивали на месте, расстреливая или перерезая горло, либо конвоировали в городскую тюрьму и убивали позже.

И хотя среди жертв талибской резни были также и узбеки, и таджики, наибольшее количество ее жертв — хазарейцы. Показателен диалог талиба и отца убитого мальчика-таджика, который приводит Human Rights Watch:

— Зачем ты убил моего сына? Мы таджики!

— Почему ты не сказал об этом?

— А ты спрашивал?

Подход талибов к национальной политике в Афганистане ясно артикулировал мулла Абдул Манан Ниази, назначенный тогда талибами на пост губернатора провинции Балх.

Он объявил во всеуслышание в мечети на молитвенной проповеди, что хазарейцы должны либо стать суннитами, либо умерерть. «Хазарейцы не мусульмане, они шииты. Они куфр [неверные]. Раньше хазарейцы нас убивали, а теперь мы будем убивать хазарейцев», — звучали его слова из громкоговорителей и радиоприемников культурной столицы севера страны.

Его призыву последовали и рядовые талибы, расписавшие стены домов Мазари-Шарифа граффити: «Таджиков — в Таджикистан, узбеков — в Узбекистан, хазарейцев — на кладбище».

Строительство эмирата по-талибски окончательно поляризовало афганское общество, а дихотомия между пуштунами и непуштунами в итоге лишь подлила в огонь нескончаемой гражданской войны масло этнических чисткок и массовых расстрелов.

И хотя сегодня талибы хотя и отличаются по риторике от самих себя в прошлом, обманываться не стоит — многие их практики возрождаются в Афганистане вновь. О национальной политике талибов на современном этапе мы поговорим во второй части этого текста.