«В списке девушек, которые погибли от насилия, могла быть и я». Рассказ о порнографии, побоях и манипуляции
Дария Женисхан
«В списке девушек, которые погибли от насилия, могла быть и я». Рассказ о порнографии, побоях и манипуляции

Иллюстрация: Мария Толстова / Медиазона

Закону «О профилактике бытового насилия» в Казахстане больше десяти лет, все это время полицейские выписывают защитные предписания, государство проводит «праворазъяснительную работу», а суды дают до пятнадцати суток ареста за побои. Но проблему это пока не решает. В детстве Шона пережила насилие со стороны брата своей няни, а потом ее избивал молодой человек — два обращения в полицию не помогли, и ей пришлось переехать в Алматы.

Случай первый. «Он пытался сделать из меня какую-то нимфетку»

Я была еще маленькой, мне было пять лет. Моя семья переживала не лучшие времена, и родители тогда много работали. Поэтому они наняли мне няню. Я не вижу в этом их вины, так как они хотели как лучше — никто не мог знать, что так выйдет.

Сначала со мной сидела молодая девушка, потом она забеременела и вышла замуж. Поэтому она не смогла за мной смотреть. Вместо себя она предложила помощь своего брата. Так уж случилось, что ее брат был неадекватным человеком. Он показывал мне порнографию, он пытался принуждать меня к чему-то. Пытался сделать из меня какую-то нимфетку. Как у Набокова, Лолиту. Он… прикасался ко мне. Ему было 18-19 лет. Как мне сейчас. Я до сих пор вспоминаю и переживаю это.

Своим родителям я рассказала об этом только спустя десять лет, мне уже было пятнадцать. Почему я так долго молчала? Потому что он запугивал меня. Для меня пятилетней слова «если ты кому-то расскажешь, будет больно тебе и твоим близким» значили, что он может сделать что-то нехорошее. Я верила ему, я верила, что он может что-то сделать.

Где-то в 17 лет я позвонила ему. Нашла его номер кое-как. Хотела спросить, не помнит ли он этого, не хочет ли что-то мне сказать. Когда он взял трубку, ответил мне… Я поняла, что он стал каким-то религиозным фанатиком. Он говорил: «Я не помню, я не знаю», «Аллах все видит, и он меня простит». Это была не очень приятная беседа. Со временем эту ситуацию я отпустила. Но бывает, когда вспоминаю, начинается какой-то нервоз.

Случай второй. «Когда он меня бил, его друг смотрел сериал и изредка кричал: "Можно потише?!"»

Второй раз произошел, когда мне было 17 лет. Я впервые начала встречаться с мальчиком. Именно серьезные отношения — я знакома с его родителями, он знаком с моими родителями. Первые полгода отношений были стабильные, хорошие. Но после одной ситуации он показал мне свое лицо.

Я случайно нашла его фейковый аккаунт, где он описывал свои не совсем нормальные сексуальные желания. Он представлял себя в качестве девушки — я не имею ничего против лесбиянок, геев, транссексуалов, но я против того, чтобы скрывать что-то в отношениях. В отношениях всегда должно быть доверие, и нужно быть честным по отношению к своему партнеру. В том аккаунте еще… Он хотел заняться сексом с мужчиной. И это нормально, это его предпочтения. Что удивило меня больше всего — он фотографировал свою маму и отправлял совершенно незнакомым людям. Надевал нижнее белье своей мамы — и то же самое. Он писал [какому-то человеку], что, когда к нему в гости приходила тетя со своей маленькой дочкой и он посадил ее на колени, у него «шишка встала» и что он дрыгал коленями. Он называл это «контакт в одежде».

После этого он стал сам не свой, начал меня бить. Я думала в этот момент разорвать отношения, потому что мне не нужно такое. Но он был манипулятором… Когда я рассказываю об этом, у меня сбивается мысль. Я хотела разорвать отношения, но он был опытным манипулятором. Он сказал мне, что если я расстанусь с ним, то он убьет себя. Спрыгнет с крыши. Это было странно. То есть — страшно… Да, скорее, и то, и то. И мне приходилось с этим мириться, так как в том возрасте я была очень наивной и верила всему на слово.

Так как у меня были проблемы с родителями, и у него тоже, мы съехались. Мы жили вместе с его другом. Он не хотел делить обязанности, а я не представляла себя в роли домохозяйки, которая будет делать все за мужа, за парня. Я хотела равноправных отношений. То есть я успеваю все по дому делать, успеваю убираться, тогда как он постоянно отмазывался тем, что «устал после работы». Я ему в качестве примера привела себя: я тоже работаю, но успеваю все это делать. Так что ты тоже успевай.

На этой почве он начал постоянно меня избивать. Это не были шлепки или один удар, это было насилие. Он мог пинать меня, мог побить меня так, что я падала в обморок, теряла сознание. У меня шла кровь из носа. Он брал меня в заложники, отбирал ключи, телефон. И запирал меня в одной комнате. Но мне приходилось с этим мириться, потому что мне некуда было идти. По крайней мере, мне так казалось.

Но однажды я обратилась в полицию. Мне сказали, что недостаточно доказательств. Оказалось, что побои на моем теле не являлись доказательством того, что он меня бил. Побои тогда полиция даже не сняла.

Обращаясь в полицию во второй раз я уже знала, что делать. Я фиксировала все на диктофон, по возможности даже старалась снимать на видео. Делала фотографии всех побоев. Чтобы я могла доказать, разнести его в пух и прах. И его, и полицию. Я копила это в течение месяца. Так как он распускал руки достаточно часто, я фиксировала все в течение месяца.

Он сильно меня избил, и я написала другу. Он был в шоке, не ожидал такого от этого парня, а от меня — того, что я могла о таком молчать. Я в то время писала статью о домашнем насилии, и это выглядело достаточно противоречиво. Лицемерно.Я рассказала обо всем маме. Я боялась, что она меня осудит. Но, к удивлению, моя мама оказалась более понимающей, [чем я думала]. И она предложила мне свою помощь. Из-за всего этого я стала ближе с мамой. Она стала мягче ко мне. Папа об этом не знает. Я думаю, если бы он узнал…

Я пошла в полицию уже со всеми доказательствами, подала заявление на него. Я проходила судмедэкспертизу, чтобы точно знать, какие травмы он мне нанес. Там было много ушибов, синяков. Через несколько дней после этого начался судебный процесс… Последние побои — он тогда действительно хотел меня убить. Действительно убить. Мне сказали, и это шокировало меня больше всего, что за все, что он со мной сделал, ему могут дать всего 14 суток. Четырнадцать, мать вашу, суток. Никаких штрафов, никаких предупреждений, абсолютно ничего.

И тогда я решила послать всех к черту. Я согласилась на примирение, потому что это был самый быстрый способ закончить все это. Оборвала все контакты, не общалась с общими друзьями. Они все были на его стороне. Потому что, видите ли, я сама его выбрала. Самое забавное, что в последний раз, когда он меня бил, его друг находился в квартире. Он сидел в соседней комнате и смотрел сериал, изредка кричал что-то вроде «Перестань, але!», «Не мешайте», «Можно потише?!».

Я просто хотела какого-то равноправия, если не в отношениях, то хотя бы по дому. И наши общие друзья сказали, что это я вывела парня из себя.

В тот момент я решила, что мама не для этого девять месяцев носила меня под грудью. Скорее всего, родители как-то представляли себе мое будущее. И они не хотели, чтобы со мной случилось что-то плохое, ведь я их дочь. После разрыва отношений и оглашения [постановления суда] я просто забрала все вещи и улетела в Алмату. Начала жизнь с чистого листа.

У меня, конечно, остались триггеры. Например, я терпеть не могу, когда меня трогают за шею. Не могу. У меня сразу начинается истерика. Как говорил мне врач, это называется паническая атака.

«Хватит молчать»

Жизнь одна, и в списке тех девушек, которые погибли от насилия, могла быть и я. Если есть что-то такое, что ты хочешь сделать, но боишься — рискни. Никто не знает, что будет дальше. Поэтому я улетела в Алмату, решила поступить [учиться] в Австрию. И меня приняли! Хотя туда мало кого принимают.

После того как я улетела, я начала саморазвиваться, становиться лучше, чем была. И вот мне пишет его новая девушка. Она спрашивала у меня: «А это правда, что он тебя избивал?». Я не отнеслась к ней как к конкурентке, у меня была чистая женская солидарность. С этой девушкой тоже может произойти то, что происходило со мной. На это она сказала мне, что он изменился, что он теперь другой человек. Сказала: «Я не боюсь». Через пару месяцев я узнала, что они расстались. Она написала мне, что он избивал ее, изменял ей, украл деньги у ее семьи.

Я не думаю, что этот человек поменялся. И я не думаю, что он поменяется. Потому что ему лень. Но мне в тот момент, когда начинались наши отношения, меня [его материальное состояние] совершенно не волновало. И сейчас не волнует, есть ли у человека какие-то материальные проблемы. Потому что если у человека есть мозги, он всегда найдет решение своей проблемы. И если человек хочет развиваться, становиться лучше, он всегда найдет решение. Но этот человек оказался другим. Кроме пива и телевизора, он ничего не видит. Хотя в начале отношений он замыливал мне глаза, представляя совершенно другую личность. С тех пор я поняла, что не то чтобы наши отношения развивались слишком быстро, но, наверное, нужно было медленнее — чтобы успеть увидеть, каков он в отношениях на самом деле, разглядеть что-то.

Мой друг очень хотел ему отомстить. Он выложил тот его фейковый аккаунт, об этом узнали все. Даже его мама. После этого с ним не общаются его друзья, его мама, никто. С одной стороны, конечно, плохо злорадствовать, но я не могу не злорадствовать.

Я боялась потерять время, как в детстве, когда я молчала десять лет. Тогда я не могла рассказать родителям об этом сразу — но сейчас уже не могла терпеть это молчание. Хватит молчать. Я пошла к маме, мы написали заявление. И все… Так что опыт есть опыт. В первый раз, когда я столкнулась с этим, я молчала. Во второй раз я уже была полна сил, даже после всего, что он со мной сделал. Я хотела расправиться с ним — не физически, а чтобы этот человек получил по заслугам по закону. К сожалению, наш казахстанский суд решил, что достаточно 14 суток.

Я уехала из Атырау, потому что я знала что этот человек не оставит это все просто так. Он захочет меня убить. Поэтому я уехала. С его друзьями я совершенно не общаюсь. А сам он после расставания мне звонил, звонил после суда. И я слышу этот плач: «Шона , я по тебе скучаю». Раньше, когда он это делал, я могла просто расплыться. А теперь — абсолютное безразличие. Нет, даже не так — отвращение, ненависть.

Я рада, что это позади.