«Мы убивали мух, собирали их в спичечные коробки, относили к мечети». Рассказы уйгуров, бежавших из Китая в СССР

Китай пытался подчинить себе уйгуров на протяжении нескольких столетий. В 1760 году независимое уйгурское государство в Восточном Туркестане было захвачено, новые земли получили китайское название Синьцзян.

В XIX веке китайские власти подавили несколько уйгурских восстаний. Во время Второй мировой войны центральная власть в Пекине ослабла, и Синьцзян фактически получил автономию. В 1942 году китайский правитель Чан Кайши пытался восстановить контроль за регионом и резко повысил налоги. В ответ с 1943 года здесь вспыхнула партизанская война, а в сентябре 1944 году началось восстание, китайские войска были разгромлены, и в ноябре повстанцы провозгласили независимую Восточно-Туркестанскую республику.

Пекин согласился с автономией региона. Но в Китае тогда разгорелась гражданская война, победу в которой одержали коммунисты во главе с Мао Цзэдуном. Под давлением СССР Восточно-Туркестанская республика вошла в состав Китайской народной республики, а военные отряды Восточного Туркестана стали частями китайской армии.

После смерти Сталина отношения СССР и Китая ухудшились. В 1955 году провинция Синьцзян была преобразована в Синьцзян-Уйгурский автономный район (СУАР), а Пекин начал кампанию борьбы с национализмом и господствующим в Восточном Туркестане исламом. Начались репрессии против участников национально-освободительной борьбы 1940-х, уйгуры стали массово уезжать в Советский Союз. Последняя волна эмиграции пришлась на конец 1950-х — начало 1960-х годов.

Переселенцы и их потомки рассказали «Медиазоне», как и почему их семьи оставили родные земли и родственников в Синьцзяне и переехали в СССР.

Ташболат Амраев, уроженец Токкузтара, 67 лет

Детство в Синьцзяне

В 1959 году мы уехали из Китая в Казахстан. Не помню, какой был месяц, но на следующий день после нашего приезда выпал снег. У родителей было 13 детей, я и моя сестренка были единственными, кто выжил. Остальные дети умерли от оспы и других болезней.

В Китае мы жили в райцентре Токкузтара, это небольшой городок в 100 километрах от Кульджи. Мои родители были дехкане (крестьяне), выращивали и продавали пшеницу. Во дворе было немного скотины, несколько коров и лошадей. Скотоводством в основном занимались казахи. Отец дружил с одной казахской семьей, они гостили у нас. У них был скот, а у нас — сад и поле. Мы жили неплохо, можно сказать, в достатке. Во дворе у нас было два дома, в каждом по несколько комнат. В саду рос урюк и яблоки. На заднем дворе был хлев. Потом власть народная сделает из него общественную столовую.

Недалеко от нашего дома был базар. На базаре всегда было шумно, пахло шашлыками, самсой. Постепенно все начало изменяться — пришла коммуна.

Примерно в 1958 году китайская коммунистическая партия запретила людям готовить еду дома; есть можно было только в централизованных столовых. Людям запретили торговать и делать что-нибудь дома, например, моей бабушке запретили шить. Рынки опустели, на улицах стало тихо и пусто, как в этот карантин. Всех взрослых отправляли работать в поле, а нас, детей, в детские сады. Родители возвращались только вечером. Дома оставались бабушка с дедушкой.

В наш дом подселили двух китайцев, небольших политических руководителей. Они были более-менее [адекватными]. Разрешили бабушке шить одежду ночью под керосиновой лампой. Однажды мне стало скучно в детском саду, я предложил другу убежать из сада и пойти на базар. Мы прибежали на рынок, а он пустой.

Каждый вечер после ужина в каких-то домах несколько китайских чиновников проводили для сельчан собрания, на которых восхваляли Мао Цзэдуна. Мы ходили туда все семьей. Я сидел у отца на коленях, засыпал под похвальбу о Великом кормчем и просыпался уже дома. Отец рассказывал, что эти собрания проходили по три часа, люди возвращались домой ночью. Утром все повторялось. Люди завтракали в столовой, уходили в поле, возвращались к ужину, хвалили Мао Цзэдуна и уходили спать.

Кормчий велел уничтожить все живое, чтобы они не ели зерно и не разносили заразу. В каждом доме были мухобойки. Мы убивали мух, собирали их в спичечные коробки, относили к мечети. В нашей семье относить коробки с мухами было моей работой. У мечети стоял человек с тетрадкой, он записывал, какая семья сколько коробок сдала. Ребята постарше, 12-14 лет, убивали и сдавали птиц и собак.

Почему эмигрировали из Китая

Власть коммуны постепенно усиливалась, начали задерживать участников уйгурских восстаний. Их объявляли врагами народа, отправляли в тюрьмы. Мой отец был одним из участников Восточно-Туркестанского восстания 1944 года.

Он подрабатывал арбакешом — перевозил груз богатых людей между поселками или в город. В одну из таких поездок он встретился в Кульдже с Гани-батуром и вызвался ему помочь, в боях отец не участвовал, но помогал повстанцам с перевозками раненых. Испугавшись преследования, отец решил уехать в Казахстан.

Как семья уезжала из Китая

Когда родители собирали вещи, в нашем доме уже жили китайцы. Отец хотел забрать почти все — несколько низких столов, хотя хватило бы одного, несколько сундуков, баулы, корпе, религиозные книги деда. Он, бедный, грузил все вещи в машину сам. Я уселся на самом верху горы вещей, и мы поехали в сторону Кульджи. Помню, как за нами бежал весь поселок, они прощались и плакали.

В Кульдже мы задержались на три дня из-за празднования десятилетия со дня образования Китайской народной республики. Из Кульджи двинулись к китайско-советской границе. Помню, как китайские пограничники проверили наши документы, открыли шлагбаум, мы переехали мост [через реку Или] и старики закричали от радости. Проехали советский пост. В Жаркенте было что-то вроде карантинной зоны. Нас поселили в бараках, сразу же отправили в баню, проверяли паспорта, через 3-4 дня мы поехали в Алматы в колхоз «Луч Востока». Отец, а позже и мать, устроились работать на молочно-товарную ферму, позже они взяли ссуду на участок. Дед стал очень уважаемым человеком в поселке — имамом. Мне нужно было идти в школу, я пошел через год, так как первое время не знал русского языка.

Тоска по родине

В 2007 году мы с женой поехали к нашим родственникам в Кульдже. Они, кто остался в Китае, рассказывали, что после того, как мы уехали началось очень сильное притеснение. Началась Культурная революция, хунвейбины ни за что избивали людей. Мой старший двоюродный брат стал из-за них калекой. Его избили и бросили на улице пятнадцать хунвейбинов.

Я до сих пор скучаю по Синьцзяну. До своего родного села я так и не смог добраться, все время оставлял это на потом. Теперь неизвестно, попаду ли я туда когда-нибудь. Если уйгуры все-таки возьмут свою независимость, я уеду туда жить до конца своих дней. Во-первых, я там родился, во-вторых, с детства слышу истории, как наш народ много раз пытался вернуть свои земли себе, но все-никак не получается, даже советская армия помогала Китаю подавить эти восстания. Мой отец участвовал в освободительных движениях. Его брат, мой дядя, пытался организовать молодежное движение уйгуров, за что китайцы отправили его на несколько лет в рудные шахты, где их морили голодом и не давали воду.

В Казахстане Ташболат закончил 10 классов, служил в армии, работал столяром-станочником, водителем троллейбуса, таксистом, охранником. Сейчас у него два сына и восемь внуков.

Гафар (имя изменено), 65 лет, уроженец Кульджи

Побег из СССР в Китай

Семья мамы изначально жила в селе Алматинской области. Они были крестьянами, и дед, наверное, был зажиточным. Когда население стали раскулачивать, деда посадили в тюрьму и должны были забрать в Сибирь. Дед каким-то образом сообщил своей жене, моей бабушке, что его будут забирать. И моя бабушка собрала всех детей и решила бежать. Это было примерно в конце 1930-х годов.

По рассказам мамы, когда они оставили в доме керосиновую лампу зажженной, якобы дома кушают, а сами сбежали ночью. Тогда семьи жили в большой общине со всеми родственниками, и дядька мамы помог ей.

Знакомый деда вытащил его из тюрьмы и привел на место встречи. И оттуда они поехали в сторону Китая. Тогда граница существовала номинальная, пограничной службы как таковой не было. Надо было просто перейти реку через мост и на той стороне был Китай. На мосту стоял пост и у дядьки, который был комсомольцем, были с собой чистые бланки для продразверстки. Эти бланки нужны, чтобы ездить по селам и собирать зерно у крестьян для государства.

Дядя показал эти бланки и сказал, что якобы едет на ту сторону, чтобы забрать у уйгуров излишки зерна и обратно привезти. И их пропустили. Там на китайской стороне они уже остались и начали жить. Так семья мамы попала в Китай. Как попала туда семья отца, я не помню. Отец тоже родом из Казахстана, в его паспорте я видел, что он родился в городе Жаркент Алматинской области — по старому Панфилов.

Родители хоть и родились в Казахской ССР, но фактически выросли в Китае. Поженились они в 1954-55 годах в городе Кульджа на территории нынешнего СУАР. И там я родился. Тогда же советское консульство в Кульдже объявило, что желающие уехать в СССР могут подать документы. В первую очередь они собирали тех, у кого была связь с СССР.

Почему решили вернуться в СССР

У матери был старший брат, который работал ветврачом. Он ездил в Алтай и Монголию на заработки. И когда он работал у монголов, то менял одну пачку чая на овцу. То есть он возвращался в Китай с заработков с пятью-шестью баранами. Когда началась культурная революция его забрали — пытали и спрашивали, чем он занимается там.

Один из мотивов уехать из Китая было то, что дядю начали преследовать. Мать преподавала ботанику в школе, а отец сначала работал в школе, а потом в городском управлении. Он наверное уже видел, что по документам идет чистка. Поэтому они решили уехать.

Папа по своим каналам нашел тех людей, которые уезжали, и попросил их записать нас как своих родственников. Он при составлении списков взял имя своего предка в качестве фамилии. Родители матери уезжали по своей фамилии, а отец под другой. Мать боялась, что мы по дороге растеряемся, и взяла новую фамилию отца. Так мы сели в одну машину, которая ехала в Советский Союз, и в 1958 году мы попали в Казахскую ССР.

Жизнь в СССР

Сначала мы попали в Алматы. Честно говоря, я не помню, как мы там жили. Через год-полтора братишка моего отца забрал нас в Киргизскую ССР. Я помню, что мы жили вблизи Кара-Балты в Чуйской области. Я помню поля и как росла пшеница, потому что отец тогда работал в колхозе. Первые классы я ходил в местную сельскую школу, потом мы переехали во Фрунзе, здесь я окончил и школу, и институт.

Из рассказов папы, он работал учителем математики в Китае. Я хорошо помню, как я, будучи школьником, переводил задачи по арифметике с русского на уйгурский язык и рассказывал, какое условие стоит. Он потом решал и объяснял мне. В семье мы говорили по-уйгурски. После переезда родители смогли выучить русский только на бытовом уровне.

Нам повезло, что мы попали в эту республику, потому что кыргызский же близок к уйгурскому. Родители могли общаться и разговаривать с другими жителями. Мама очень любила песню «Он сегиз жаш». Когда мама пела эту песню, она плакала. Видимо, вспоминала свою молодость.

Нам повезло, что мы уехали из Китая. Потому что во время перестройки дальние родственники приезжали оттуда, которые остались в Китае. Они плакали и говорили: «Как нам не повезло. Почему мы не смогли уехать?».

Переселенцы уезжают же не ради себя, а ради детей. Люди, которые уезжают в добровольную миграцию, знают, что там они будут людьми второго сорта. Это автоматически получается: другая культура, другой менталитет, другой язык. Когда мы переехали во Фрунзе, папа пошел работать на стройку, где ему на ноги упали кирпичи. Он даже не знал, что нужно ходить в поликлинику, брать больничный лист, что это оплачивается. И отец месяц не работал, мы остались без средств на существование. Мать ходила и просили хлеб у родственников. Конечно, здесь они ничего не достигли, они знали, что едут на лишения. Но они были начитаны и знали, что здесь у их детей будет лучшее будущее.

Честно говоря, я так благодарен им, что они в свое время не испугались этих трудностей, бросили налаженную жизнь в Китае и уехали в неизвестность. Другие родственники намного позже в 70-х годах уже нелегально бежали из Китая. Кому повезло, те переходили границы.

Гульнара Хамраева, 58 лет, уроженка Жагыстая

Я родилась в Синьцзяне в селе Жагыстай в 1962 году. Через год моя семья переехала в Казахстан. Когда я была маленькой, родители очень много рассказывали о нашей жизни в Китае, говорили об этом с болью, мама всегда плакала.

Почему уехали из Китая

По словам родителей, причиной нашего переезда был геноцид уйгуров и в целом мусульман. Мои родители были грамотными людьми, но им, как и всем уйгурам, не давали работу, разрешали работать только в поле. Мама рассказывала, что все ели в одной общественной кухне, дома им не разрешалось готовить еду. Мама устроилась поваром на общественной кухне, а отец ее помощником. Родители говорили, что кормили кукурузной лапшой, картофелем, рисом. Еда была простая и скудная.

По рассказам мамы, чтобы один человек смог поесть, он должен был поймать и принести в спичечной коробке 20 мертвых мух, если в одной семье пять человек, то нужно убить 100 мух. Во время перерыва на работе, не разрешалось отдыхать, китайцы велели убивать воробьев, чтобы птицы не склевали все зерно. Один человек должен был в день убить хотя бы одного воробья. Со временем убитых птиц стало так много, что город начал вонять. Чтобы их не убивать, люди отрезали им лапы и сдавали только лапы.

Компартия делала это для того, чтобы у уйгур не оставалось времени думать о свободе, о своей земле, чтобы их мысли были о том, как достать еду. Не вытерпев этих издевательств, мои родители и другие наши родственники договорились уехать вместе в Казахстан. Но не все смогли уехать, мои дедушки и бабушки, братья и сестры моих родителей остались.

Жизнь оставшихся в Китае родственников

Они рассказывали моей маме, что после нашего отъезда, китайская компартия начала их активно расспрашивать о нас. Китайские коммунисты называли нас «двухсердечными» и думали, что мои родители замышляют какие-то планы против Китая. Тех, кто отказывался говорить, увозили в тюрьму, там их пытали, особенно мужчин, били. На голову, на руки и на ноги надевали очень тяжелые цепи и оковы. Из тюрем мужчины освобождались уже сломленными, больными, недееспособными. Многие в тюрьмах погибли.

Жизнь в СССР

В Казахстане мы поселились в селе Тегермен Уйгурского района Алматинской области. Родители стали чабанами, пасли овец. Мы росли среди казахов, и я быстро научилась говорить на казахском языке, но училась в уйгурской школе. Мы не замечали, кто казахи, а кто уйгуры, росли вместе. Жили хорошо, но мама постоянно плакала, говорила, что скучает по своим родителям в Синьцзяне.

В 90-ых годах мы с мамой поехали к нашим родственникам. Мои бабушка с дедушкой уже умерли, остались их внуки. Тогда они жили очень просто, работали на полях на себя, выращивали зерно. Китайцы им по-прежнему не давали другой работы. Последний раз я была в Синьцзяне в 2016 году. Родственники просили меня не носить платок на улице. Они говорили: «Вы уедете, а нас за это заберут в тюрьму». С тех пор с ними нет связи, я не знаю, живы они или мертвы.

Руслан Айсаров, 37 лет

Моя бабушка по линии отца Турахан Айсарова родилась в 1935 году в селе Жагыстай, она росла в семье с пятью детьми, у нее были две сестры и два брата. Семья занималась земледелием, держала скотину. Когда ей исполнилось 20 лет, ее выдали замуж. Свадьба была в марте, а летом они с мужем начали перебираться. С собой не брали ничего тяжелого, все вещи в своих руках несли, уезжали налегке.

Почему уехали из Китая

Коммунистическая партия пришла в 1949 году, всех начали раскулачивать — сначала центральный Китай, потом провинции. Было уже небезопасно оставаться. Мой дед видел, как в 1950-1951 году в их селении китайские солдаты собрали очень богатых уйгур в поле и расстреляли.

Переезд и жизнь в СССР

В 1959 году мать бабушки вместе с сыновьями тоже приехали в Казахстан. Остальные члены семьи решили остаться в Китае. Часть дороги они ехали в повозках, часть — сплавлялись на пароходе по реке Или. В Казахстане сотрудники райкома отправили их в местность Арыс (Туркестанская область), видимо, чтобы не заселять уйгурами только Алматинскую область, а там очень жарко и засушливо.

Бабушка рассказывала, что невозможно было летом днем выйти на улицу и что-то сажать, так жарко было. Поэтому они с дедом переехали в Алматы, тем более там уже были другие приезжие уйгуры, кто мог оказать помощь. Бабушка с дедушкой начали выращивать пшеницу. Им было тяжело привыкнуть к новой жизни, они не знали русского и казахского.

Бабушка говорит, что притеснения уйгур начались в городе, а до поселков доходили настроения и слухи. Люди жили в страхе, родители хотели скорее выдать замуж и женить своих детей, чтобы как-то успеть устроить их жизнь. Все были в подвешенном состоянии. Бабушка до сих пор помнит чувство, что завтра кто-то придет и отнимет твой дом, земли. Эмиграция была для нее одним из шансов на хорошее будущее.

Со стороны матери мои предки были зажиточными купцами, у них дома была прислуга. К сожалению, они давно умерли и более детальной информации сейчас нет. Только знаю, что моего деда китайцы отправили работать в шахты.

Поездка в Китай к родственникам

В начале 2000-х бабушка поехала к своим племянникам в Китай. Она говорит, что в Синьцзяне жизнь уйгур стала еще хуже. На тот момент кто-то из ее племянников сидел в тюрьме [лагере перевоспитания]. Я спрашивал: «За что они в тюрьме? За какие преступления?». Она отвечала, что партия может посчитать, что ты в чем-то виновен, тебя могут арестовать, ничего не объясняя. Сейчас с родственниками нет никакой связи. Когда мы рассказываем ей новости про Синьцзян, она говорит, неизвестно, были бы мы живы, если бы тогда не уехали.